Ван Туре оставил жену и всецело предался любви к Луизе.
Но, чтобы содержать такую несказанную красоту, нужны были деньги. Готлиб, пользуясь именем отца и кредитом во многих торговых домах Гента, назанимал немалые суммы. Луиза, которая обладала умением тратить как никто другой, моментально все спустила. Кредиторы ополчились на Ван Турса, и, чтобы избежать тюрьмы, он бежал из Гента в Лондон — разумеется, вместе с Луизой.
Здесь она приняла имя мадам Элизы Тремуйль и принялась выдавать себя за француженку. С ее красотой и шиком, а также с совершенным французским языком ей это удалось с легкостью.
Впрочем, кроме имени, в ней мало что изменилось. Она с таким же наслаждением проматывала деньги, которые ее любовник исправно брал в долг. В конце концов и лондонские кредиторы ополчились против него, так что он вынужден был бежать в Париж, оставив впопыхах подругу и взяв от нее на память привычку менять имена: теперь Ван Туре звался бароном Эмбсом. Эту страсть к титулам ему тоже привила Элиза.
А ее утешил друг Ван Турса — барон (настоящий!) фон Шенк. Пройдя по проторенной дорожке, он назанимал кучу денег, и Элиза целых три месяца жила, может быть, даже на более широкую ногу, чем сама королева. Однако нехорошие кредиторы стали преследовать Шенка, и он бежал в Париж, прихватив с собой Элизу, а также очень немалые деньги, которые ему по оплошности ссудил один несведущий человек.
И вот тут-то Элиза, очарованная Парижем, решила изумить столицу мира. Как раз незадолго до этого она прочла сказки «Тысячи и одной ночи», которые были необычайно популярны в Европе в те годы — как, впрочем, вообще все, имеющее отношение к загадочному Востоку. Элиза выдумала свои сказки про русское и персидское наследство, а также про дядюшку шаха, приняла имя Алины Владимирской, блеснула в Париже с той яркостью, о которой мечтала, — и привлекла самое пристальное внимание польского конфедерата Михаила Огинского…
Собранные сведения враз потрясли и вдохновили этого господина. Не было сомнения: на роль дочери императрицы Елизаветы, наследницы русского трона, Алина Владимирская подходила идеально! И пан Огинский поспешил сообщить о ней своему патрону Радзивиллу, который в это время как раз путешествовал по Европе.
Пока паны шляхтичи обсуждали ее будущую судьбу, принцесса Владимирская, она же Шахерезада, жила в Париже в свое полное удовольствие. Поистине, у нее был какой-то гипнотический дар убеждать людей в истинности своих слов! Самые прожженные парижские банкиры не сомневались, что персидско-русские сокровища вот-вот потоком хлынут в подвалы их банков, а потому предоставляли принцессе неограниченные кредиты.
Нет, конечно, сама Шахерезада не ходила по банкирам с протянутой рукой. Для нее старались известные нам бароны Эмбс и фон Шенк, а также еще какие-то простаки, плененные как россказнями Шахерезады, так и ее обворожительной и вполне доступной красотой.
Ее сравнивали с Клеопатрой по любвеобильности и умению лишать мужчин не только денег, но и остатков благоразумия. Правда, у Клеопатры не было веснушек, которые порою выступали на дерзком носике Шахерезады и довершали дело покорения мужских сердец. Некий маркиз де Марин, придворный Людовика XV, человек, мягко говоря, немолодой, растратил на нее все свое состояние, бросил семью, оставил даже Версаль, пожертвовал всеми своими связями, покинул Францию, когда ее покинула Шахерезада. Ее руки просил граф Рошфор де Валькур, гофмаршал владетельного князя Лимбурга, находившийся тогда в Париже. Сам Огинский, вынужденный уехать по своим конфедератским делам, бомбардировал ее любовными письмами.
Поскольку Шахерезада еще не имела ни малейшего представления о том, на какую роль ее намерены пробовать польские паны, она решила устроить свою судьбу с помощью выгодного брака и дала согласие стать женой Рошфора — предварительно сделавшись его любовницей. Рошфору, впрочем, необходимо было получить согласие своего сеньора, князя Лимбурга. Он повез невесту во Франкфурт… между прочим, как раз вовремя, чтобы убрать ее из-под носа разъяренных кредиторов, которые уже утомились ждать персидского золота и жаждали засадить принцессу в долговую тюрьму. Им, впрочем, достался только замешкавшийся Эмбс, он же бывший Ван Туре, — остальная компания с принцессой во главе успела передислоцироваться во Франкфурт. Правда, и сюда протянули свои руки сердитые парижские заимодавцы, однако перед ними выросла неодолимая стена, которая вынудила их попридержать свои притязания.
Имя сей стены было Филипп-Фердинанд, владетельный граф Лимбургский, Стирумский, Оберштейнский и прочая, князь Священной Римской империи, претендент на герцогство Шлезвиг-Гольштейнское. Это был холостяк сорока двух лет от роду, убежденный женоненавистник. Но воистину — от ненависти до любви один шаг! И очень скоро во Франкфурте едва не повторилась берлинская история… Правда, до дуэли дело не дошло: граф Рошфор, поняв, что сеньор нагло отбивает у него невесту, начал было ревновать, но в результате попал в тюрьму как государственный преступник, а князь Филипп увез прекрасную Шахерезаду во Франконию. Там, в замке Нейсес, она стала любовницей Лимбурга — и получила свободный доступ к его состоянию.
Так роскошно принцесса Владимирская еще никогда не жила! Неудивительно, что она снова поддалась своей страсти менять имена и называлась теперь попеременно то султаншей Алиной-Эмете, то Элеонорой, принцессой Азовской. Когда ее считали дочерью турецкого султана, она не спорила.
Да ведь и верно — она вела жизнь истинной султанши. У нее был свой двор, где она ощущала себя полновластной хозяйкой. Чтобы пощадить чувства князя Лимбурга, она постепенно выдворила из Нейсеса фон Шенка и де Марина, ну а бедняга Эмбс так и сгинул где-то в недрах парижской долговой тюрьмы.
Князь Лимбург настолько крепко попался на крючок, что уже готовился к свадьбе и намеревался по этому случаю сделать своей султанше поистине царский подарок: передать ей во владение графство Оберштейн. Однако один из его друзей, фон Горнштейн, видимо, бывший слепым и глухим импотентом, поскольку не пал тотчас к ногам этой всеобщей обворожительницы, умолил князя поискать хотя бы какие-то подтверждения происхождения невесты.
Шахерезада восприняла вопросы как личное оскорбление, пригрозила немедля уехать в Персию, к дяде шаху, а впрочем, представила заинтересованным слушателям новую версию своего происхождения:
— Через несколько недель вы прочтете в газетах, что я — единственная наследница дома Владимирского и в настоящее время без затруднений могу вступить во владение наследством после покойного отца моего. Владения его были подвергнуты секвестру[4] в 1749 году и, пробыв под ним двадцать лет, освобождены в 1769 году. Я родилась за четыре года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16 ноября 1768 года.
Кроме этой душещипательной байки, Шахерезада предъявила черновик (!) своего письма к русскому вице-канцлеру, заведовавшему тогда иностранными делами, князю Александру Михайловичу Голицыну. В этом письме Шахерезада называла его своим опекуном и уведомляла, что по гроб жизни влюблена в князя Лимбурга и намерена вступить с ним в брак. Также она сокрушалась, что тай-« на, покрывающая доселе ее происхождение, подает повод ко многим про нее неблагоприятным рассказам, а сделанные ею незначительные долги злопыхатели преувеличили, чтобы иметь возможность поскорей воспользоваться ее наследственными сокровищами. В заключение Шахерезада уверяла князя Голицына в неизменности своих чувств, благодарности и привязанности к императрице Екатерине II, а также в постоянном своем беспокойстве о благе России.
4
Секвестр — запрещение или ограничение, налагаемое государственной властью в интересах государства на пользование каким-либо имуществом.