И среди войск возникло разногласие о том, кого сделать над собою султаном. И некоторые хотели тебя, а другие твоего брата Шарр-Кана. И мы пребывали в несогласии целый месяц. А затем некоторые из нас объединились, и мы захотели отправиться к твоему брату Шарр-Кану и ехали до тех пор, пока не нашли тебя. Вот почему умер султан Омар ибн ан-Нуман».
Когда везирь Дандан кончил свои речи, Дау-аль Макан я сестра его Нузхат-аз-Заман заплакали, и царедворец также заплакал, а затем он сказал Дау-аль-Макану: «О царь, от плача нет никакой пользы, и польза для тебя лишь в том, чтобы укрепить своё сердце, усилить свою решимость и утвердить своё господство. Ибо, поистине, тот, то оставил подобное тебе, не умер».
И тогда Дау-аль-Макан перестал плакать и велел поставить престол перед входом в палатку. А затем он приказал выстроить войска, и царедворец встал сбоку, и все оруженосцы встали позади, а везирь Дандан впереди него. И каждый эмир и вельможа знал своё место.
А потом Дау-аль-Макан сказал везирю Дандану: «Расскажи мне о казнохранилищах моего отца». – «Слушаю и повинуюсь», – отвечал везирь и осведомил его о казнохранилищах и о сокровищах и драгоценностях, находящихся там, и показал ему, сколько в его казне денег, И Дау-аль-Макан выдал войскам деньги[150] и одарил везиря Дандана роскошным платьем и сказал ему: «Ты остаёшься на своём месте». И везирь поцеловал землю меж его рук и пожелал ему долгой жизни.
Потом Дау-аль-Макан наградил эмиров, а затем он сказал царедворцу: «Покажи мне подать Дамаска, которую ты везёшь с собою». И царедворец показал ему сундуки с деньгами, редкостями и драгоценными камнями.
И Дау-аль-Макан взял их и роздал войскам…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала восемьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Дау-альМакан велел царедворцу показать ему подать Дамаска, которую он вёз. И царедворец показал ему сундуки с деньгами, редкостями и драгоценностями. Дау-аль-Макан взял их и роздал все войскам, ничего не оставив. И эмиры поцеловали землю меж его рук и пожелали ему долгой жизни, говоря: „Мы не видели царя, который бы давал подобные подарки“. Потом они отправились в свои шатры, а наутро Дау-аль-Макан велел им выезжать, и они ехали три дня, а на четвёртый день увидели Багдад и вступили в город, и оказалось, что он украшен. И султан Дау-альМакан вошёл во дворец своего отца и сел на престол. И войска и везирь Дандан и царедворец из Дамаска встали перед ним, и тогда Дау-аль-Макан приказал своему личному писцу написать письмо его брату Шарр-Кану и упомянуть в нем о том, что случилось, с начала до конца, а в конце написать: „Тотчас, как прочитаешь это письмо, снаряжайся и явись с твоими войсками: мы отправимся в поход на неверных, чтобы отомстить за нашего отца и снять с себя позор“. А затем он свернул и запечатал письмо и сказал везирю Дандану: „Никто, кроме тебя, но отправится с этим письмом, но тебе надлежит говорить с Шарр-Каном мягко и сказать ему: «Если ты желаешь царства твоего отца, – оно твоё, а брат твой будет твоим наместником в Дамаске, как он сообщил нам“.
И везирь Дандан вышел и собрался в путь, а потом Дау-аль-Макан велел отвести истопнику роскошное помещение и постелить лучшие циновки (а у этого истопника длинная история).
Однажды Дау-аль-Макан выехал на охоту и ловлю и воротился в Багдад. И один из эмиров предложил ему чистокровных коней и прекрасных невольниц, которых бессилен описать язык. И одна из этих невольниц понравилась султану, и он уединился с нею и вошёл к ней в эту ночь, и она тотчас же понесла от него.
А через некоторое время везирь Дандан воротился из путешествия и рассказал Дау-аль-Макану про его брата Шарр-Кана, что тот идёт к нему. «Тебе следует выйти и встретить его», – сказал он султану. И Дау-аль-Макан отвечал: «Слушаю и повинуюсь». И он выступил со своими приближёнными из Багдада и продвинулся на один день пути и разбил свои палатки, ожидая брата, а к утру царь Шарр-Кан прибыл с войском Дамаска, где были неустрашимые витязи и свирепые львы и разящие храбрецы.
И когда подошли конные отряды и налетели облачка пыли и приблизились полки и затрепетали торжественные стяги, Шарр-Кан со своей свитой вышел навстречу Дауаль-Макану, и тот, увидев своего брата, хотел спешиться, но Шарр-Кан стал его заклинать не делать этого. И он сам спешился и прошёл несколько шагов, и когда он оказался перед Дау-аль-Маканом, тот бросился к нему, и Шарр-Кан прижал его к груди. И они громко заплакали и стали утешать друг друга, а потом оба сели на коней и ехали вместе с войском, пока не приблизились к Багдаду. И они спешились, и Дау-аль-Макан со своим братом Шарр-Каном, вошли в царский дворец и провели там ночь, а наутро Дау-аль-Макан вышел и приказал собирать войска со всех сторон и объявить поход и священную войну[151].
И затем стали ждать, пока прибудут войска со всех земель, и всякому, кто являлся, оказывали почёт и обещали хорошее, пока не прошёл таким образом целый месяц, а люди все шли непрерывными толпами.
И потом Шарр-Кан сказал своему брату: «О брат мой, расскажи мне свою повесть». И Дау-аль-Макан осведомит его обо всем, что ему выпало, с начала до конца, и о том, такую милость оказал ему истопник. «Вознаградил ли ты его за его милость?» – спросил Шарр-Кан. И Дау-аль-Макан ответил: «О брат мой, я не вознаградил его до сего времени, но я его награжу с волею Аллаха великого, когда вернусь из похода…»
150
Первой заботой нового султана было раздать своим телохранителям деньги, имеющиеся в казне, чтобы хотя на время обеспечить себе верность войск.
151
Ведение священной войны против неверных с целью распространения ислама силой оружия вменяется мусульманской общине в религиозную обязанность. В позднейшие времена мусульманские владыки широко использовали религиозный фанатизм своих подданных для завоевания новых территорий.