«А что теперь»!? — и не найдя ответа, отодвинул тетрадь, и положил на неё сверху перо, коим и были ранее описаны все четыре ночи.
Я и вправду не знал, что дальше. Изначально, собираясь писать совершенно про другое. И даже не подразумевая про сказочные чудеса вообще.
Но по радио было объявлено штормовое предупреждение, и всю прошедшую неделю с Финского залива дул непомерно сильный ветер. Он проникал всюду, врываясь в окна и двери, проходил сквозь дома, сквозь стены и, не было от него спасения, он довлел над всем и вся – вот и мне видно крепко надуло голову, полностью выдув из неё ещё недавно зарождающиеся кое-какие мысли и, навеяв совершенно чужие.
И теперь, будто что-то витало надо мной, я еле успевал записывать за ним – совершенно не свойственное мне.
Тем самым, сам себя, загнав в угол – я запутался словно в паутине, в чужом непролазном сюжете.
Странное состояние овладело мной, полного непонимания всего, что сам же, своей рукой и натворил. Голова не работала. Мысли не приходили.
— Да и ладно, пускай будет так, как будет,— решил я, — пусть они разберутся, в конце концов – без моей помощи.
Очень хотелось спать. Я встал из-за стола и подойдя к дивану, лёг на него даже не раздеваясь. И уже сквозь сон, услышал, как заработал кинопроектор.
В зале выключили свет, раздвинулся занавес, и на экране началось кино. Как раз с того места, где разгорался скандал у кассы.
— Так вы будете доплачивать или нет!? — голосом прокурора произнесла кассирша.
— Позвольте! — вдруг завопил Николай, голосом Ипполита Матвеевича Воробьянинова, из книжки про "Двенадцать стульев", — Почему три рубля? Мы ничего не знаем о трёх рублях! Надо предупреждать. Я отказываюсь платить.
— Хорошо, — сказала продавщица кротко, — Я сейчас всё устрою.
Взяв пробитый на скорую руку чек, она унеслась к заведующему отдела и, что то шепнула ему на ухо. Тот тут же подошёл к кассе.
— По правилам розничной торговли, — звонко заявил он, — лицо отказывающееся уплатить полную сумму за купленный им предмет, должно немедленно покинуть зал.
Изумлённые супруги стояли недвижимо.
— Па-апра-ашу вас!
Пропел это заведующий, голосом, не допускающим возражений.
В зале стали раздаваться смешки.
— Нет! Низа что! — выпалила Аннушка и, схватив Чебурашку, попыталась перепрыгнуть через кассовый аппарат. Но тот час тысяча рук заведующего, ухватили её за все места сразу.
— Ну-ка, ну-ка, ну-ка, — пролепетал тот.
Но Аннушка не растерялась, и так же, в отместку, попыталась схватить врага, за первое, что попалось под руку, сжав в ладонях изо всех сил.
— Ой! Ой! Ой! – присел бедный заведующий отделом.
«Это конец!» — сообразила Аннушка, — и разжала руки.
Казалось, что после этого членовредительства, она готова уже смириться.
Но в друг, неожиданно, задрожала витрина, и с разлетевшимися стёклами, в помещение ворвался ветер. Он просунул свою ветреную голову к кассе, и заявил:
— Минуточку! Попрошу внимания! Вот они три рубля, — и словно в сказке, на блюдечко с голубой каёмочкой, возле кассового аппарата, от куда то с верху, как осенний листок слетевший с ветки, брякнулась трёшка, — попрошу расписочку любезный.
— Где расписаться!? — осведомился растерявшийся торговый работник.
— Вот здесь! — выпалила Аннушка и, рванув рукой за верхнюю пуговку кофточки, обнажила левую грудь, и добавила, — кровью!!!
— М-м-м - дасс! Эллочка, — обратился заведующий к продавщице, — что у нас там есть помягче, из канцелярско пишущих предметов?
— Фломастер.
— Давайте! Давайте! Давайте!..
Но тут, не дожидаясь подписи, Ветер сгрёб одной рукой Чебурашку, другой подхватил Аннушку, и выскочил на улицу.
— Эй! Вы куда, твою мать! — наконец проснулся Николай.
И обалдевший от сна, долго не мог понять, в чём дело. И только минут через пятнадцать, сообразил, что находиться в командировке, в соседнем общежитии на той же улице, в окружении таких же алкашей, как и он сам.
— Нет, пора возвращаться домой, а то она там и вправду загуляет, уж больно она ветреная, — произнёс он вслух, вспомнив о приснившемся Ветре.