Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады

– Теперь исполняйте вы ваш долг, – сказала она сестрам.

Привратница села подле нее на ложе, а покупательница вошла в нишу и принесла оттуда атласный мешок с зелеными кистями и, встав перед хозяйкой дома, вынула из него лютню и, ударив по струнам, спела следующие стихи:

О, возврати ты сон моим глазам,
Который взят от них, и объясни,
Зачем мой разум вдруг меня покинул.
Когда я полюбила, то открыла,
Что сон стал недругом моих очей.
Мне говорили: «Раньше ты была
Веселой, но теперь переменилась!» —
«Ищи огня по дыму», – отвечала
На это я. И я ему прощаю
И пролитую кровь мою.
Сама я Гнев вызвала его и побудила
На это преступленье. Отражен
Навеки образ дорогой его
На зеркале моей тревожной мысли
И в пламени души моей больной.

Услыхав эту песню, привратница вскричала:

– Да восхвалит тебя Аллах!

Она разорвала на себе одежду и в обмороке упала на пол, причем грудь ее открылась, и халиф увидал на ней следы ударов, как будто от микрахов[69] и плетей, что его до крайности удивило. Покупательница тотчас же встала, вспрыснула ей лицо водой, затем принесла другое платье и переодела ее.

– Видишь эту женщину со следами побоев на груди? – обратился халиф к Джафару. – Я не могу оставить так этого дома и не могу быть покоен, пока не узнаю истинной истории этой девушки и этих двух собак.

– Государь, – отвечал ему Джафар, – ведь она поставила нам условие не говорить о том, что нас не касается, а иначе мы можем услыхать нечто, для нас очень неприятное.

Покупательница между тем снова взяла лютню и, прижав ее к своей груди, ударила пальцами по струнам и пропела следующее:

Что можем говорить мы, если сердце
Полно печальных жалоб на любовь?
Как нам найти от страсти избавленье?
И от желаний страстных не сгорать?
И если б мы посла туда послали,
То не сумел бы он там передать
Тоски и жалоб любящих сердец.
И пусть мы даже будем терпеливы,
Мы все-таки не сможем пережить
Того, кого всем сердцем мы любили, —
Утраты безвозвратной. Остаются
Нам только слезы, горе и страданья.
О, ты, теперь очам моим незримый,
Всегда твой образ милый будет жить
В душе моей. Но верен ли ты той,
Которая тебя так страстно любит,
Что ни за что на свете не изменит?
Иль в дни разлуки позабыл уж ту,
Что ждет так долго твоего возврата?
Когда придет день Страшного суда,
У Господа одно просить я буду,
Чтоб Он тебя немедленно судил.

Услыхав эти стихи, привратница снова разорвала свою одежду и с криком упала в обморок на пол, а покупательница, как прежде, принесла новое платье, предварительно прыснув воды ей на лицо.

– Лучше бы нам не входить в этот дом и провести ночь под открытым небом, – заметили нищие, – а то еще от такой ночи все кости разболятся.

Халиф посмотрел на нищих и сказал:

– Это почему?

– А потому, что спокойно нельзя смотреть на такие вещи.

– А разве вы не знаете?

– Нет, – отвечали нищие, – мы не знаем даже, чей это дом; может быть, это дом вот этого человека, что сидит тут с нами.

– Нет, – отвечал на это носильщик, – я тоже вижу дом этот в первый раз и предпочел бы провести ночь под открытым небом, только не здесь.

– Нас тут семеро мужчин, – сказали они друг другу, – а их только три женщины, и потому мы можем спросить у них их историю, и если они не захотят рассказать ее добровольно, то мы принудим их к этому.

Все, кроме Джафара, согласились на это.

– Нет, – сказал он, – это несправедливо; оставьте их в покое, мы их гости, и они поставили нами условие, которое мы должны исполнить; ночь уже на исходе, и мы скоро все разойдемся в разные стороны. До утра остается всего один час, – прибавил он, обращаясь к халифу, – а завтра мы приведем их к тебе, и ты спросишь у них их историю.

– Нет, – отвечал халиф, – мне не терпится узнать ее теперь…

* * *

Слово за слово, они договорились до того, что стали разбирать, кто мог бы первый предложить вопрос, и выбор пал на носильщика.

– Господа! – обратились к ним сестры, – о чем это вы толкуете?

Услыхав этот вопрос, носильщик подошел к хозяйке.

69

«Микрахом» называется конец пальмовой ветви, очищенной от листьев.