– О госпожа моя, – отвечал он, – я – раб твой и нахожусь в твоей власти.
– Ну, так знай же, – сказала она, – что я ужасно люблю шалости, и человек, исполняющий мои причуды, всегда пользуется моими милостями.
Она приказала девицам петь, и они спели так, что привели слушателей в восторг. После этого главная девица сказала одной из других:
– Бери твоего господина и делай, что надо, и затем тотчас же приведи его назад.
Девица повела моего брата, не подозревавшая, что хотят с ним делать, а старуха пришла к нему и сказала:
– Потерпи, теперь уж недолго. – Брат повернулся к девице, а старуха прибавила: – потерпи, ты уже почти достиг своих желаний, и теперь остается только сделать с тобою одно, а именно выбрить тебе бороду.
– Как! – вскричал он, – чтобы я позволил обратить себя в посмешище людей?
– Она этого желает, – отвечала старуха, – только для того, чтобы сделать тебя похожим на безбородого юношу, для того чтобы ты своим лицом не мог уколоть ее, так как она пылает к тебе сильной любовью. Поэтому потерпи, и ты достигнешь своих желаний.
Таким образом брат мой терпеливо подчинился требованиям девицы, и ему выбрили бороду, и усы, и брови, а лицо выкрасили красной краской и затем привели обратно к главной девице, которая, увидав его, сначала испугалась, а затем хохотала до того, что опрокинулась навзничь и вскричала:
– О господин мой, ты своей уступчивостью тронул меня!
Она ради жизни своей умоляла его встать и поплясать перед нею, что он и исполнил, и в комнате не осталось ни единой подушки, которая бы не полетела в него. Другие девицы бросали всякие предметы, апельсины, лимоны прямо в него до тех пор, пока он не упал без чувств, а они стали бить его по спине и бросать все в лицо. Наконец, старуха сказала ему:
– Теперь ты достигнул своих желаний. Теперь тебя бить более не будут, и тебе остается только одно, и вот что именно: она имеет привычку под влиянием хмеля не подпускать никого к себе до тех пор, пока он не снимет верхнего платья. Ты же тоже без верхнего платья должен будешь бежать за нею, а она побежит перед тобою, как бы улетая от тебя, но ты беги за нею из комнаты в комнату, пока не поймаешь ее.
Он встал и поступил по указанию старухи. Девица побежала от него, а он побежал за нею, из комнаты в комнату. Наконец, он услыхал, что она как-то особенно крикнула и продолжала бежать, а он – за ней, и вдруг какими-то судьбами он очутился на улице.
Эта улица выходила на рынок, где был кожевенный ряд, и торговцы выкрикивали о продаже кожи; собравшийся народ, увидав брата моего в таком виде, почти голого с выбритыми бородой, усами и бровями и с лицом, вымазанным красной краской, закричал и захохотал, а торговцы стали хлестать его кожами до тех пор, пока он не лишился чувств. После этого они посадили его на осла и повезли к вали.
– Что это такое? – вскричал вали.
– Этот человек, – отвечали они, – вышел к нам в таком виде из дома визиря.
Вали дал ему сто ударов и выгнал его из города, но я пошел вслед за ним, потихоньку привел его обратно в город и стал его содержать. Не будь я таким великодушным – не стал бы и связываться с таким человеком.
Рассказ цирюльника о третьем брате
Судьба привела однажды моего третьего брата, слепого Бакбака, прозванного Куффехом[142], к большому дому, у дверей которого он постучал в надежде, что хозяин откликнется и даст ему какую-нибудь безделицу.
– Кто там? – крикнул хозяин.
Но брат мой не отвечал и затем услыхал, что хозяин крикнул более громким голосом:
– Кто там?
Но брат мой все-таки не ответил и, наконец, услыхал приближавшиеся шаги, и человек, подошедший к двери, спросил:
– Что тебе надо?
– Подайте что-нибудь, – отвечал брат, – ради Аллаха, да святится имя Его!
– Ты слепой? – спросили его хозяин.
– Да, – отвечал мой брат.
– Ну, так дай мне руку, – сказал хозяин.
Брат мой протянул ему руку, и хозяин ввел его в дом и провел по нескольким лестницам до самого верха, до плоской крыши. Брат мой шел, думая, что он даст ему или еды, или денег; но когда они вышли на крышу, хозяин спросил:
– Что тебе надо, слепец?
– Ради Господа, да святится имя Его, – отвечал брат, – подайте мне что-нибудь!
– Иди с Аллахом, куда знаешь, – проговорил хозяин.
– Что это значит? – вскричал мой брат, – разве не мог ты мне сказать этого, когда я был внизу?
– Ах, ты, негодный негодяй! Зачем же не просил ты у меня милостыни, когда постучался в первый раз и услыхал мой голос?