Тогда Сетт эль-Госн спросила:
— Но, наконец, кто же из вас двоих мой муж — ты или он?
И Гассан отвечал ей:
— Конечно я, о госпожа моя! Вся эта шутка с горбуном была придумана, чтобы позабавить нас и чтобы отвратить от тебя дурной глаз, так как все женщины, живущие во дворце, говорят о твоей несравненной красоте. И отец твой нанял этого горбуна, чтобы он служил отводом дурному глазу, и дал ему десять динариев, и теперь, он, вероятно, собирается очистить в конюшне за наше здоровье целый горшок простокваши.
При этих словах Сетт эль-Госн обрадовалась до высшего предела радости, и она приятно улыбнулась и потом еще приятнее рассмеялась и, не в состоянии долее сдерживать себя, воскликнула:
— Ради Аллаха, дорогой мой, возьми меня! Возьми меня! Прижми к своей груди!
И так как Сетт эль-Госн сняла уже с себя нижние одежды, то оставалась теперь только в одной верхней, кроме которой на ней не было ничего. И со словами: «Прижми меня к своей груди!» — она приподняла свою одежду, и он увидел всю прелесть ее тела. И при виде этого тела гурии он почувствовал непреодолимое желание!
И он начал раздеваться и сбросил с себя широкие шальвары с бесчисленными складками; и он вынул кошелек с тысячей динариев, отсчитанных ему евреем из Басры, и положил на диван, под шальвары; потом он снял свой красивый тюрбан и положил его на стул и надел на голову ночной колпак, который был приготовлен для горбуна; и на нем не осталось ничего, кроме тонкой рубашки из шелковой кисеи, вышитой золотом, и нижних шальвар из голубого шелка, стянутых у талии шнурком с золотыми кистями.
И Бадреддин бросился к Сетт эль-Госн, тянувшейся к нему всем существом, и они обнялись и слились в тесном объятии. И он насладился ее юными прелестями и лишил ее невинности, и, без сомнения, с этой ночи Сетт эль-Госн понесла, как это ты и сам увидишь из последующего, о эмир правоверных.
И Бадреддин долго ласкал Сетт эль-Госн, и потом он лег рядом с нею и осторожно положил свою руку под ее голову, и Сетт эль-Госн тоже обвила его своими руками, и оба они лежали, крепко обнявшись, и, прежде чем ими овладел сон, произнесли следующие стихи:
Вот что случилось с Гассаном Бадреддином и Сетт эль-Госн, дочерью его дяди.
Что же касается джинна, то он отыскал джиннию, свою подругу, и они отправились полюбоваться молодыми людьми, которые спали обнявшись.
И джинн сказал джиннии, своей подруге:
— Ну что, сестра, разве я не был прав? — Потом он прибавил: — Теперь твоя очередь нести этого юношу и доставить его на то самое место, с которого мы взяли его, — на кладбище в Басре, в усыпальницу его отца Нуреддина! И поспеши сделать это, и я помогу тебе, потому что приближается утро, и не следует, чтобы его застали здесь!
Тогда джинния взяла молодого Гассана и взвалила его себе на плечи, и он остался как был, в одной только рубахе, потому что нижние шальвары у него спустились во время его возни с Сетт эль-Госн. И джинния улетела с ним, а рядом с нею летел джинн.
И вот во время этого полета джинн предался разным похотливым мыслям относительно своей подруги и вздумал изнасиловать ее, в то время как она летела со своей прекрасной ношей. И джинния не противилась бы его желанию, но она боялась уронить прекрасного Гассана. Впрочем, Аллах Всемилостивый послал против джинна Своих ангелов, и они направили на него падучую звезду, которая сожгла его. И таким образом джинния и Гассан избавились от джинна, который, вероятно, погубил бы обоих, потому что джинны ужасны в своих проявлениях любви. И джинния спустилась на землю на том самом месте, где был сброшен джинн.
И в книге судеб было написано, что место, на которое джинния опустит юного Гассана Бадреддина, будучи не в силах одна нести его дальше, будет у самого города Дамаска, в стране Шам[80]. И вот джинния принесла Гассана к одним из ворот города Дамаска и осторожно положила его на землю и затем улетела.