— Что я вижу? Не ты ли это, горбун?
И он повторил громким голосом свой вопрос.
Но горбун не отвечал, ибо он оцепенел от страха, воображая, что с ним говорит джинн…
В эту минуту Шахерезада увидела приближение утра и скромно умолкла.
И когда наступила она сказала:
Слышала я, о счастливый царь, что Джафар продолжал свой рассказ перед халифом Гаруном аль-Рашидом такими словами:
— Запуганный горбун, думая, что с ним говорит джинн, боялся вымолвить слово. Тогда визирь рассердился и закричал:
— Отвечай сейчас, проклятый конюх, или я отрублю тебе голову этим мечом!
И горбун, все еще не поднимая головы, отвечал из глубины отверстия:
— Ради Аллаха, о начальник джинний и джиннов, сжалься надо мною! Клянусь, что я всю ночь оставался здесь неподвижен, повинуясь твоему приказанию!
При этих словах визирь совершенно растерялся и воскликнул:
— О чем это ты говоришь, болван? Я совсем не джинн, я отец новобрачной!
Тогда горбун тяжело вздохнул и сказал:
— А если это ты, то убирайся отсюда! И беги скорее, чтобы тебя не застал здесь страшный джинн, похититель душ! И я больше не желаю видеть тебя, ибо ты был причиной моего несчастья! Ты женил меня на любовнице буйволов, ослов и джиннов! Да будешь ты проклят! Ты и твоя дочь, вы все мошенники!
Тогда визирь сказал ему:
— Вылезай поскорей, сумасшедший, и уйдем отсюда, чтобы я мог разобрать, что было с тобою!
Но горбун отвечал:
— Пусть я сумасшедший, но я не настолько еще лишился рассудка, чтобы двинуться отсюда без дозволения джинна, ибо он строго наказал мне не шевелиться до восхода солнца! И убирайся ты отсюда и оставь меня в покое! Скажи мне только, скоро ли взойдет солнце или еще не скоро?
И визирь, изумляясь все более и более, сказал:
— Но что же это за джинн, о котором ты говоришь?
Тогда горбун рассказал ему, как он пришел в кабинет удобств, как к нему явился джинн под разными образами — крысы, кошки, собаки, осла и, наконец, буйвола — и как он втиснул его в это отверстие головой вниз, приказав ему не шевелиться до утра. И после этого горбун начал стонать и плакать.
Тогда визирь подошел к нему и схватил его за ноги и вытащил из отверстия. И горбун, повернув к визирю свое желтое, запачканное, искаженное лицо, закричал:
— Будь ты проклят, — ты и твоя дочь, любовница буйволов!
И, дрожа от страха при мысли, что джинн может опять явиться, горбун пустился бежать, оглашая воздух стонами и не оглядываясь назад. И, придя во дворец, он поднялся к султану и рассказал ему обо всем, что произошло у него с джинном.
Что же касается визиря Шамзеддина, то он точно помешанный вернулся к своей дочери Сетт эль-Госн и сказал ей:
— Дочь моя, я чувствую, что разум мой мутится. Объясни мне как следует всю эту историю.
И Сетт эль-Госн сказала ему:
— Знай, отец мой, что этот прелестный юноша, которого чествовали на свадебном пиру как новобрачного, спал со мною всю эту ночь и насладился моей девственностью, и, без сомнения, у меня будет ребенок от него. И если хочешь убедиться в правдивости моих слов, взгляни сюда: вот на стуле его тюрбан, а вот на диване его верхние шальвары, а вот его нижние шальвары на моей постели. Кроме того, в его шальварах спрятан какой-то предмет, и я никак не могу догадаться, что бы это могло быть.
Услышав эти слова, визирь подошел к стулу и взял тюрбан Гассана и стал рассматривать его со всех сторон; потом он воскликнул:
— Но ведь это точь-в-точь такой тюрбан, какие носят визири в Басре и Мосуле!
Потом он развернул материю и нашел зашитое под нею письмо, которое он поспешил взять; потом он осмотрел шальвары и нашел в них кошелек, и в нем тысячу динариев, которые еврей из Басры дал Гассану Бадреддину. В кошельке был еще клочок бумаги, и на нем были написаны рукой еврея следующие строки: «Свидетельствую, что я такой-то, купец из Басры, вручил эту тысячу динариев по добровольному соглашению господину Гассану Бадреддину, сыну визиря Нуреддина, — да помилует его Аллах! — в уплату за груз первого его корабля, который прибудет в Басру». Когда визирь Шамзеддин прочитал эти строки, из груди его вырвался громкий крик, и он лишился чувств. И когда он пришел в себя, он поспешил открыть письмо, найденное в тюрбане, и сразу узнал почерк своего брата Нуреддина.
Тогда он стал плакать и убиваться и воскликнул:
— О бедный брат мой! Бедный брат мой! — Наконец, когда он немного успокоился, он сказал: — Аллах всемилостив и всемогущ! — Потом он обратился к дочери и сказал ей: — Дочь моя, знаешь ли ты имя того, кому ты отдалась этой ночью? Это племянник мой, сын твоего дяди Нуреддина, это — Гассан Бадреддин!