— О юный господин мой, ты, который пришел покорить мое сердце и который овладел уже всем сокровенным моим существом, ты, к которому влекут все мои чувства до глубины моей внутренности, не сделаешь ли ты мне такую честь, не войдешь ли в мою лавку? И не можешь ли ты мне сделать удовольствие — отведать моих сластей хотя бы из сострадания ко мне?
И при этих словах глаза Гассана наполнились против его воли слезами, и он заплакал, вспомнив все свое прошлое и сравнивая прежнее свое положение с настоящим своим жребием.
Когда Аджиб услышал слова своего отца, сердце его смягчилось, и он повернулся к своему рабу и сказал ему:
— Саид! Этот пирожник тронул мое сердце, и мне кажется вероятным, что он оставил где-нибудь вдали своего ребенка и что я напоминаю ему этого ребенка. Войдем же к нему, чтобы сделать ему удовольствие, и отведаем того, что он предлагает нам. И если мы будем сострадательны к его несчастью, вероятно, и Аллах смилостивится над нами и пошлет нам успех в наших поисках.
Однако на эти слова Аджиба евнух воскликнул:
— Ради Аллаха, господин мой, это невозможно! О! Ни в коем случае! Неприлично сыну визиря входить в лавку пирожника на базаре и тем более есть, как хочешь ты, у всех на виду! Ах, нет! Впрочем, если ты боишься этих негодяев и этой толпы, которая следует за тобою, и ради этого желаешь войти в эту лавку, то я сам могу прогнать их всех и оградить тебя от них при помощи этой хорошей палки! Но входить в лавку! О нет, нет, никогда!
При этих словах евнуха пирожник Гассан Бадреддин очень рассердился, и он обратился к евнуху с полными слез глазами и с мокрыми щеками и сказал ему:
— Какой вельможа! Почему это ты не желаешь принять во мне участие и сделать мне удовольствие войти в мою лавку? О ты, черный, как каштан снаружи, и такой же белый, как и он, внутри! О ты, которого восхваляли все наши поэты в дивных стихах, я могу открыть тебе тайну, как сделаться тебе таким же белым снаружи, как и внутри!
Тогда честный евнух рассмеялся и вскричал:
— В самом деле? В самом деле? Ты можешь? И как же это? Ради Аллаха! Скажи же мне это поскорее!
И тогда Гассан Бадреддин произнес следующие удивительные стихи в честь евнухов:
Эти стихи поистине были так прекрасны и так хорошо и кстати произнесены, что евнух был тронут и в то же время чрезвычайно польщен; и, взяв за руку Аджиба, он вошел вместе с ним в лавку пирожника.
Тогда Гассан Бадреддин обрадовался до высшего предела радости и совершил в честь их множество телодвижений. Потом он взял самую красивую из своих фарфоровых чаш и наполнил ее зернами граната, приправленными сахаром с очищенным миндалем и надушенными приятно и в самую меру; и потом он поднес им эту чашу на самом роскошном из своих медных подносов чеканной работы и с насечками. И, видя, что они едят со знаками удовольствия, он сказал им:
— Поистине, какая честь для меня! И какое счастье! И пусть это будет вам в удовольствие и усладит ваши желудки!
И маленький Аджиб после первых же глотков не упустил из виду пригласить пирожника сесть, говоря ему:
— Ты можешь остаться с нами и есть вместе с нами! И Аллах вознаградит нас и даст нам успех в наших поисках!
Тогда Гассан Бадреддин сказал ему:
— Как, дитя мое? Ты еще так юн, а уже понес утрату чего-то дорогого?
И Аджиб отвечал ему:
— Да, добрый человек, мое сердце уже испытано и обожжено отсутствием одного дорогого человека! И этот человек — не кто иной, как мой собственный отец! И мой дед и я, оба мы выехали из своей земли, чтобы обойти, отыскивая его, все страны.
И маленький Аджиб при этом воспоминании заплакал, и Бадреддин не мог остаться безучастным к его слезам и тоже заплакал. И даже евнух начал сочувственно качать головой. Однако все это не помешало им оказать честь зернам граната, надушенным и приправленным с полным знанием дела. И они ели до насыщения, настолько это было вкусно.
Когда же прошло некоторое время, Гассан не мог их долее удерживать; и евнух увел Аджиба, и они пошли обратно, направляясь к палаткам визиря. Но лишь только ушел Аджиб, Гассан Бадреддин почувствовал, что вместе с ним удалилась и его душа, и, будучи не в силах противиться желанию последовать за ним, он поспешно запер свою лавку и, нисколько не подозревая, что Аджиб его сын, вышел и ускорил свои шаги, следуя за ними; и он настиг их раньше, чем они успели выйти из больших ворот Дамаска.