Тогда евнух заметил, что пирожник следует за ними, и обернулся к нему и сказал:
— Зачем это ты следуешь за нами, пирожник?
И Бадреддин ответил:
— Да просто потому, что у меня маленькое дело за городом, и я хотел присоединиться к вам двоим, чтобы проделать этот путь сообща, а затем я вернусь обратно. И к тому же уход ваш вырвал у меня душу из тела.
При этих словах евнух очень рассердился и закричал:
— Поистине, эта чаша стоит нам очень дорого! Что за несчастная чаша! Этот пирожник хочет теперь испортить наше пищеварение! И вот он теперь идет по нашим следам с одного места на другое!
Тогда Аджиб повернулся, увидел пирожника, сильно покраснел и пробормотал:
— Саид, перестань! Дорога Аллаха открыта для всех мусульман! — А потом он прибавил: — Если он не перестанет следовать за нами до самих палаток, тогда мы увидим, что он действительно преследует меня, и мы можем тогда прогнать его.
После этого Аджиб опустил свою голову и продолжал свой путь, и евнух шел за ним в нескольких шагах позади.
Что же касается Гассана, то он продолжал следовать за ними до самого Мейдана-эль-Гасба, где были разбиты их палатки. Тогда Аджиб и евнух оглянулись и увидели его в нескольких шагах позади себя.
Аджиб на этот раз тоже рассердился, и он побоялся, что евнух расскажет обо всем деду, — как Аджиб вошел в лавку пирожника и как, в свою очередь, пирожник следовал за Аджибом. При этой мысли, которая ужаснула его, он поднял камень и посмотрел на Гассана, который стоял неподвижно, созерцая его со странным блеском в глазах.
Аджиб же, думая, что этот огонь в его глазах — огонь двусмысленный, рассердился еще более и изо всей силы бросил в него камнем и жестоко поразил им Гассана в лоб. И после этого Аджиб и евнух поторопились к палаткам. Гассан же Бадреддин упал на землю без чувств и весь залился кровью. Однако, к счастью, он скоро пришел в себя и остановил кровь, оторвав лоскут от ткани своего тюрбана и перевязав лоб. Потом он принялся журить себя и сказал себе так: «Поистине, так и следовало за мою оплошность! Я поступил легкомысленно, заперев лавку и неприлично следуя за этим прекрасным мальчиком, дав ему повод думать, что я следую с двусмысленными намерениями».
Потом он вернулся в город, отпер свою лавку и принялся за приготовление пирожных и продавал их, думая с печалью о своей бедной матери в Басре, которая учила его, когда он был ребенком, приемам кондитерского искусства. И он заплакал и, чтобы утешиться, произнес следующий стих:
Что же касается визиря Шамзеддина, дяди пирожника Гассана Бадреддина, то после трехдневного отдыха в Дамаске он велел снять лагерь на Мейдане-эль-Гасба и, направляясь к Басре, держал путь на Хомс, Хаму и Халеб.
И везде он производил свои розыски, надеясь найти Гассана. Из Халеба он отправился в Мардин, оттуда в Мосул и в Диярбакыр и наконец прибыл в Басру.
После кратковременного отдыха он поспешил представиться султану Басры, который принял его очень милостиво и любезно осведомился о цели его приезда в Басру. И Шамзеддин рассказал ему всю историю и сообщил ему, что он родной брат его бывшего визиря Нуреддина.
И, услышав имя Нуреддина, султан сказал:
— Да будет с ним милость Аллаха! — и потом добавил: — Да, друг мой, Нуреддин был действительно моим визирем, и я очень любил его, и он действительно умер пятнадцать лет тому назад! И после него действительно остался сын, Гассан Бадреддин, который был моим любимцем и который внезапно исчез. И с тех пор мы ничего не слышали о нем. Однако здесь, в Басре, живет его мать, жена твоего брата Нуреддина, дочь моего старого визиря, предшественника Нуреддина.
Узнав об этом, Шамзеддин исполнился радости и сказал султану:
— О царь времен, мне хотелось бы видеть мою невестку!
И султан дал ему свое разрешение на это.
Тогда Шамзеддин отправился к дому своего покойного брата Нуреддина, осведомившись о том, где находится этот дом, и он не переставал думать о своем брате Нуреддине, который умер вдали от него, скорбя о том, что не мог обнять своего брата перед смертью. И когда он прибыл к дому брата, он горько заплакал и произнес следующие строки: