— Мы пробудем в Дамаске целую неделю, чтобы иметь время накупить гостинцев и подарков, достойных египетского султана.
И вот в то время, когда визирь всецело был занят переговорами с богатыми купцами, которые явились к палаткам, предлагая свои товары, Аджиб сказал евнуху:
— Баба[87] Саид, мне хотелось бы развлечься немного. Пойдем в город на базар и узнаем там все новости, а также, что сталось с тем пирожником, который угощал нас сластями и которому мы чуть не пробили голову камнем в отплату за его гостеприимство. Поистине, мы отплатили ему злом за добро.
И евнух отвечал:
— Слушаю и повинуюсь!
И Аджиб вышел в сопровождении евнуха из палаток, и он действовал таким образом по слепому инстинкту, подталкиваемый бессознательной любовью сына к отцу. Придя в город, они ходили по базарам, пока не очутились перед кондитерской. Это было как раз в тот час, когда правоверные отправлялись в мечеть Джамия-аль-Умейи на послеполуденную молитву.
В эту самую минуту Гассан Бадреддин готовил в своей лавке то восхитительное пирожное, которым он угощал их и в тот раз: зерна граната, приправленные миндалем, обсахаренные и надушенные в самую меру. И Аджиб мог хорошо рассмотреть пирожника, и он увидел на его лбу след от удара камнем, который он бросил в него.
Тогда сердце его исполнилось умиления, и он сказал:
— Мир с тобою, о пирожник! Меня привело сюда желание узнать что-нибудь о тебе. Разве ты не узнаёшь меня?
И как только Гассан увидел мальчика, он почувствовал, что как будто все внутри его перевернулось, и сердце его забилось неровными ударами, и голова склонилась к земле, как будто собираясь упасть, и язык его прилип к гортани, и он не мог произнести ни одного слова. Наконец он поднял голову и взглянул на него со смирением и покорностью и произнес следующие строки:
Потом он добавил:
— О мои господа, соблаговолите войти в мою лавку и будьте снисходительны — отведайте этого блюда! Ибо, клянусь Аллахом, о юноша, что с первого раза, как только я увидел тебя, сердце мое устремилось к тебе! И я сожалею о том, что последовал за тобой; это поистине было безумием!
Но Аджиб отвечал ему:
— Клянусь Аллахом, ты опасный друг! Из-за пирожного, которым ты угостил нас, ты чуть было нас не погубил! И теперь я не войду к тебе и не попробую твоего пирожного, пока ты не поклянешься нам, что не выйдешь отсюда и не будешь следовать за нами! Если же ты не дашь нам этой клятвы, то никогда наша нога не ступит более сюда! Ибо знай, что мы собираемся провести целую неделю в Дамаске, чтобы накупить подарков для египетского султана!
Тогда Гассан Бадреддин воскликнул:
— Клянусь в этом перед вами обоими!
Тогда Аджиб и евнух вошли в лавку, и Бадреддин предложил им фарфоровую чашу, наполненную восхитительным блюдом из зерен граната. И Аджиб сказал ему:
— Садись и ешь с нами! Быть может, Аллах увенчает успехом наши розыски!
И Гассан исполнился радости и сел против них. Но все это время он не мог оторвать глаз от Аджиба, и он смотрел на него с таким упорством, что Аджиб наконец смутился и сказал:
— Клянусь Аллахом, ты тяжелый и неприятный человек! Я уже раньше упрекнул тебя в этом! Перестань же рассматривать меня с таким упорством и пожирать меня глазами!
На эти слова Бадреддин отвечал следующими стихами:
После этих строк он произнес еще другие, столь же прекрасные, но в другом духе и уже обращаясь к евнуху. Потом, когда гости насытились, Гассан поспешил принести им все необходимое для омовения рук; и он подал им хорошенький медный рукомойник и полил им на руки душистую воду и обтер им руки красивым утиральником из яркой шелковой материи, висевшим у его пояса. Потом он окропил их розовой водой, которую он приберегал для торжественных случаев на самой верхней полке в своей лавке. Но этим не ограничилась его заботливость. Он вышел на минуту из лавки и вернулся с двумя кувшинами, наполненными шербетом из розовой воды с мускусом, и подал каждому из них по кувшину и сказал им: