— О госпожа моя, позволишь ли мне теперь поцеловать тебя в уста?
Отроковица отвечала:
— Клянусь Аллахом! Этого я не могу позволить тебе, Ганем, которого люблю, потому что тому препятствует нечто написанное на шнурке моего исподнего платья! И теперь я не могу показать тебе этих слов!
Тогда Ганем, распаленный самим этим препятствием, почувствовал, что страсть переполняет его сердце, и запел, играя на лютне, то, что сам тут же и сочинил:
После этого пения Ганем почувствовал, что еще более обезумел от страсти, и огонь загорелся в нем. А отроковица не позволила ему ничего и продолжала, однако, доказывать, что разделяет его любовь. И так продолжалось между ними до самого конца дня: он распалялся страстью, а она ничего не позволяла ему. Тогда Ганем поднялся с места и зажег все люстры — и осветился ярким огнем весь покой. Потом он бросился к ее ногам и прильнул губами к этим дивным ногам, и он нашел, что они, как молоко, нежны, и мягки, словно свежее масло; и он зарылся головой между ее ногами, и продвигался все выше и выше, к бедрам, и принялся вкушать ее ароматную теплую плоть, благоухавшую мускусом, розой и жасмином. И она трепетала, как трепещет кроткая птица.
И Ганем воскликнул:
— О госпожа моя, сжалься над рабом твоим, плененным любовью к тебе, над побежденным твоими очами, над убитым твоим телом! Без тебя я жил бы в мире и спокойствии!
И Ганем почувствовал, как слезы омочили ему углы глаз.
Тогда отроковица сказала ему:
— Клянусь Аллахом, о господин мой, о свет моих очей, я вся охвачена твоей любовью и вся связана с тобою! Но я никогда не позволю тебе обладать мною!
Ганем воскликнул:
— Но в чем же препятствие?
И она ответила:
— Быть может, сегодня же ночью я скажу тебе причину, и ты, может быть, простишь меня!
При этих словах она прижалась к нему и стала обнимать, и ласкать, и многое, многое обещать ему. И они прекратили свои ласки и игры только с наступлением утра, но отроковица не сказала ему, почему не может принадлежать ему вполне.
И то же самое повторялось каждый день и каждую ночь, и так продолжалось целый месяц. И любовь их друг к другу только росла. Но в одну из ночей, когда Ганем лежал около нее и оба опьянели от вина и неудовлетворенного желания, Ганем просунул руку под ее тонкую рубашку и, осторожно скользнув по животу девушки, принялся ласкать ее гладкую трепещущую кожу. Затем он опустил руку ниже, к пупку, открытому, словно хрустальный кубок, и начал пальцем щекотать его складки. При этом прикосновении отроковица вздрогнула, пришла в себя, быстрым движением дотронулась до своего исподнего платья и увидела, что оно по-прежнему хорошо привязано шнурком с золотыми кистями. Это успокоило ее, и она впала в дремоту. Тогда Ганем снова скользнул рукою по дивному телу и дошел до шнурка, стягивавшего исподнее платье, и потянул за него, чтобы развязать одежду, скрывавшую вертоград[58] наслаждений.
Отроковица проснулась, села и сказала Ганему:
— Что же хочешь ты сделать со мной, о Ганем?
И он отвечал:
— Хочу наконец обладать тобой, любить тебя и разделить с тобой мое блаженство.
Тогда она сказала:
— О Ганем, выслушай меня! Я объясню тебе все и открою мою тайну. Быть может, после этого ты признаешь, что я имею для своего отказа причину, которая не позволяла мне принадлежать тебе, как того сама желала бы!
— Я слушаю, — сказал Ганем.
Тогда отроковица приподняла край своей рубашки, взяла шнурок исподнего платья и сказала:
— О господин мой Ганем, прочти то, что написано на конце шнурка!
И Ганем взял конец шнурка и прочел начертанные на нем золотыми буквами слова: «Я твоя, и ты мой, о потомок дяди пророка!»
Когда Ганем прочел написанное золотыми буквами на шнурке, он отдернул руку и с волнением произнес:
— Поспеши объяснить мне все это!
58
Вертоград (устар.) — плодовый сад или виноградник; здесь в переносном значении: запретный райский сад наслаждений.