Господа мои, я должен сказать вам, что при виде этой молодой девушки во мне стало твориться что-то такое, чего я не испытывал еще никогда в жизни. В самом деле, она была прекрасна, как луна в полнолуние; рука ее была бела и прозрачна, как хрусталь, и она поливала цветы с такою грацией, что душа моя преисполнилась восхищения.
И вот в мгновение ока сердце мое воспламенилось и было совершенно покорено; голова моя и мысли мои были заняты одною ею, и весь мой прежний ужас к женщинам превратился в жгучее желание. А она, полив свои растения, поглядела рассеянно влево, потом вправо, заметила меня и остановила на мне взгляд свой, от которого замерла вся моя душа. Потом она закрыла окно и скрылась. И напрасно ждал я до самого заката солнца, — она больше не появилась; а я был как лунатик и словно не принадлежал более здешнему миру.
В то время как я сидел в таком состоянии, к двери дома подъехал и слез со своего мула сам городской кади, предшествуемый своими неграми и сопровождаемый слугами. И он вошел в тот самый дом, в окне которого я видел молодую девушку, и я догадался, что это ее отец.
Тогда в самом ужасном душевном состоянии я вернулся к себе домой и, полный горести и забот, бросился на постель. И тогда собрались ко мне все женщины моего дома, все родные и все слуги мои, и все они сели вокруг меня и принялись расспрашивать меня и приставать ко мне по поводу моего состояния. Но я не хотел ничего сказать им и не отвечал на их расспросы. Однако печаль моя с каждым днем возрастала, и наконец я серьезно заболел и был все время предметом забот и посещений для всех моих родных и друзей.
Однажды вошла ко мне старуха, которая, вместо того чтобы причитать над моим состоянием и жалеть меня, села у изголовья моей постели и стала говорить мне тихие, успокоительные слова; потом она внимательно взглянула на меня, долго меня рассматривала и сказала каждому из окружающих меня, чтобы меня оставили наедине с нею.
Тогда она сказала мне:
— Дитя мое, я знаю причину твоей болезни, но нужно, чтобы ты рассказал мне все подробно. — Тогда я сообщил ей все, как было, и она сказала мне: — В самом деле, дитя мое, эта молодая девушка — дочь багдадского кади, и дом этот — его дом. Но знай, что кади живет не в том же самом этаже, где живет его дочь, а этажом ниже. Однако, хотя эта молодая девушка и живет одна, ее усиленно стерегут и охраняют. Но знай также, что я сама живу в этом доме и считаюсь там своим человеком, поэтому будь уверен, что ты сможешь достигнуть своих целей не иначе, как только через мое посредство. Ободрись же и будь решительнее!
Слова эти укрепили во мне мужество и придали мне смелости; и я сейчас же встал и почувствовал, что тело мое совершенно восстановилось в своей силе и здоровье. И при виде этого все родичи мои предались радости. А затем старуха покинула меня, обещая мне прийти на другой день и сообщить о своем свидании с молодой девушкой, дочерью багдадского кади.
В самом деле, на следующий день она опять пришла. Но как только я взглянул в лицо ей, я понял, что известия не будут добрыми.
И старуха сказала мне:
— Дитя мое, не спрашивай меня о том, что произошло. Я до сих пор не могу прийти в себя. Представь себе, что едва я шепнула ей на ухо, зачем пришла, как она поднялась и сказала мне с величайшим гневом: «Если ты не замолчишь сейчас же, о злосчастная старуха, и не прекратишь своих непристойных предложений, я прикажу наказать тебя, как ты того заслуживаешь!» Тогда, дитя мое, я не сказала более ни слова, но я решилась вернуться к этому вопросу еще раз. Ибо нельзя допустить, чтобы я бесплодно взялась за это дело, в котором я опытна, как никто во всем мире.
Затем она покинула меня и ушла.
А я вновь заболел, на этот раз еще серьезнее, и перестал есть и пить.
Однажды вошла ко мне старуха, которая, вместо того чтобы причитать над моим состоянием и жалеть меня, села у изголовья моей постели.
Однако старуха, как и обещала, по прошествии нескольких дней опять пришла ко мне, и лицо ее сияло, и она сказала мне с улыбкою:
— Ну вот, дитя мое, награди меня за добрую новость!
При этих словах ее я почувствовал, что душа моя от радости вновь ожила в моем теле, и сказал старухе:
— Конечно, добрая моя старуха, я всем обязан тебе.
Тогда она сказала мне:
— Вчера я опять пошла к молодой девушке, о которой у нас с тобой была речь; и, увидев, что я пришла к ней с таким смиренным и скорбным видом и со слезами на глазах, она сказала: