И, опасаясь, чтобы история отобрания денег в его собственную пользу не дошла до халифа, вали изгнал моего брата. И брат мой должен был бежать. Но для завершения его горькой участи, едва только он вышел за городские ворота, на него напали разбойники, которые, не найдя на нем ни золота, ни каких-либо других ценностей, удовольствовались тем, что отняли у него одежду, раздели его донага, избили его палками и, наконец, чтобы наказать его за то, что он не оправдал их расчетов, отрезали ему уши, а также и нос.
И тогда-то я, о глава правоверных, узнал наконец о злоключениях этого бедного эль-Ашара. Тогда я пустился на розыски его и успокоился только тогда, когда отыскал его. И я привез его к себе, позаботился о нем, излечил его и обеспечил ему средства к жизни на весь остаток дней его.
Но для завершения его горькой участи, едва только он вышел за городские ворота, на него напали разбойники.
Вот какова история эль-Ашара.
Что же касается истории шестого и последнего брата моего, о эмир правоверных, то она заслуживает того, чтобы ты выслушал ее прежде, чем я успею перевести дух.
ИСТОРИЯ ШАКАЛИКА, ШЕСТОГО БРАТА ЦИРЮЛЬНИКА
Звали его Шакаликом, «треснутым горшком», о эмир правоверных, и это был тот из моих братьев, у которого были отрезаны не только губы, но и зебб, и отрезаны они были вследствие самых удивительных обстоятельств.
Из всех нас, семи братьев, Шакалик, шестой брат, был самым бедным; он был абсолютным бедняком. Я не упоминаю о ста драхмах, которые он получил в наследство от отца нашего, ибо Шакалик, никогда в жизни не видавший такой суммы денег, поспешил в одну ночь проесть их в компании с разными несчастными оборванцами из западной части Багдада.
Итак, Шакалик не обладал никаким из сокровищ этого бренного мира и жил только щедротами добрых людей, которые принимали его у себя за его остроумие и забавные выходки.
В один прекрасный день он вышел на поиски какого-нибудь провианта, который поддержал бы его изнуренное лишениями тело, и, слоняясь по улицам, очутился перед великолепным домом с большим крыльцом, приподнятым над землей на несколько ступеней. И на ступеньках крыльца и при входе находилось множество прислужников, рабов и привратников. И брат мой Шакалик подошел к некоторым из стоявших здесь и спросил, кому принадлежит это великолепное здание.
Они ответили:
— Это собственность одного из сыновей царя.
Затем брат мой подошел к привратникам, которые сидели на большой скамье, внизу у ступеней, и попросил у них милостыни во имя Аллаха!
Они отвечали ему:
— Но откуда ты, если не знаешь, что тебе стоит только войти и предстать пред нашим господином, чтоб он осыпал тебя своими дарами?
Тогда брат мой вошел, миновал большую колоннаду и прошел через обширный двор и сад, наполненный прекрасными деревьями и певчими птицами. Двор этот был выстлан плитами из прекраснейшего белого и черного мрамора, а сад содержался в несравненном порядке, так что ни один смертный никогда не видел ничего подобного. Кругом его шла резная галерея, вымощенная мрамором; большие занавесы поддерживали здесь свежесть даже в жаркие часы дня. И брат мой шел все дальше и вошел в главную залу, которая была покрыта фарфоровыми четырехугольниками голубого, зеленого и золотого цвета и деревьями, цветами и переплетающимися растениями; посреди залы находился прекрасный бассейн из алебастра, где струилась с нежным шумом свежая вода. Превосходная разноцветная циновка покрывала небольшое возвышение, и, покойно облокотившись о шелковые, шитые золотом подушки, на этой циновке сидел старец прекрасной наружности, с длинной белой бородой и лицом, озаренным блаженной улыбкой.
И брат мой подошел и сказал старику с прекрасной бородой:
— Мир над тобою!
А старик сейчас же поднялся и ответил:
— И над тобою да пребудет мир и милосердие Аллаха и благословение Его! Но чего ты хочешь, о ты, кто бы ты ни был?
И брат мой ответил:
— О господин мой! Хочу только попросить милостыни у тебя, ибо я изнурен голодом и лишениями!
При этих словах старик выказал большое сострадание и, узнав о несчастном состоянии, в каком находился мой брат, был охвачен таким сердечным сокрушением, что готов уже был разодрать одежды свои и воскликнул:
— Именем Аллаха! Может ли это быть, чтобы я находился в этом городе и чтобы человеческое существо дошло здесь до такой степени голода, в какой я вижу тебя?! Право же, это я не могу сносить терпеливо!