Но брат мой так устал жевать несуществующие вещи, что не мог двинуть челюстями, а желудок его при перечислении всех этих вкусностей более, чем когда-либо, терзался голодом.
Тем не менее он сказал:
— О господин! Я должен сознаться тебе, что я совершенно насытился и что ни один глоток не мог бы больше пройти через мою глотку!
Старик ответил:
— Удивительно, что ты так скоро насытился! Но теперь мы будем пить! Ведь мы еще не пили!
При этом старик хлопнул в ладоши — и сейчас же прибежали молодые слуги с тщательно засученными рукавами и приподнятыми платьями и стали делать вид, будто всё убирают, а затем расставляют на скатерти сосуды для питья: два кубка, графин, кувшин и тяжелые, драгоценные жбаны.
И старик сделал вид, что наливает вино в кубки, и, взяв несуществующий кубок, поднес его моему брату, который с благодарностью взял его, поднес ко рту, осушил и сказал:
— Аллах! О Аллах! Что за превосходное вино! — И он сделал вид, что поглаживает себя по груди от наслаждения.
А старик взял в руки несуществующий большой жбан со старым вином и осторожно налил его в кубок, который был вторично осушен моим братом. И все это они проделывали до тех пор, пока мой брат не представился совершенно опьяненным парами всех этих напитков, и он стал покачивать головою и произносить чересчур смелые слова. А про себя он подумал: «Теперь как раз время разделаться с этим стариком за все те муки, которые он причинил мне».
Тут мой брат неспешно поднялся, как если б был совершенно пьян, поднял руку так высоко, что вся она обнажилась и, опустив ее со всего размаху, нанес по затылку старика такой удар ладонью, что от него загудело по всей зале, а затем, вторично подняв руку, он нанес ему второй, еще более сильный удар.
Тогда старик пришел в страшное негодование и воскликнул:
— Что ты делаешь, о гнуснейший из людей всей земли?!
Брат мой Шакалик отвечал:
— О господин мой и венец главы моей! Я покорный раб твой, которого ты осыпал дарами своими, которого ты принял в покоях жилища своего, которого ты накормил за скатертью своею самыми тонкими блюдами, блюдами, каких никогда не едали даже цари, вкус которого ты усладил сладчайшими вареньями и пирожными и жгучую жажду которого ты утолил самыми старыми и драгоценными винами! Но что делать? Он так много пил этих вин, что опьянел от них, потерял всякое разумение и поднял руку на своего благодетеля! Смилуйся же! Прости его, этого раба, ибо душа твоя выше его души, прости ему его безумие!
При этих словах моего брата старик, вместо того чтобы выказать гнев, расхохотался громким и долгим смехом и наконец сказал Шакалику:
И в то время как брат мой и старик распивали приятнейшим образом разное тонкое вино, молодые певицы не прерывали своего пения.
— Вот уже сколько времени я ищу по всему миру среди людей, наиболее известных своими забавными выходками, человека твоего ума, твоего характера и твоего терпения. И никто не смог так удачно выпутаться из моих шуток и смешных затей! И до сих пор ты — единственный, сумевший приноровиться к моему настроению и вкусу, выдержавший мою шутку до самого конца и возымевший умную мысль поддержать мою игру! А потому я не только прощаю тебе твое заключение, но хочу, чтобы ты сейчас же по-настоящему разделил со мною трапезу у скатерти, по-настоящему уставленной всеми кушаньями, и всеми лакомствами, и всеми фруктами, о которых я говорил. И никогда я не расстанусь с тобой отныне!
И старик приказал своим молодым рабам подать им настоящий обед и не жалеть ничего. И все это было сейчас же исполнено.
После того как они поели разных кушаний и усладились пирожными, вареньями и фруктами, старик пригласил моего брата перейти с ним в другую залу, предназначенную исключительно для напитков. И при входе они были встречены звуками гармонических инструментов и пением белых рабынь, которые все были краше луны. И в то время как брат мой и старик распивали приятнейшим образом разное тонкое вино, молодые певицы эти не прерывали своего пения и пели на все лады самые пленительные песни с различными переходами и переливами, пели чудеснейшими голосами и с глубоким чувством. Затем самые воздушные из них понеслись в пляске, подобно быстрокрылым птицам, и долго плясали, свежие и благоухающие ароматами. И в этот день праздник закончился поцелуями и восторгами, более упоительными, чем все, что видится во сне.