При этих словах господин мой воскликнул:
— О гнуснейший из негров! Как?! Все, что ты наделал теперь, только половина?! Вот истинное бедствие! Ступай вон, собака, собачий сын, я прогоняю тебя! Отныне ты свободен!
Я отвечал:
— Клянусь Аллахом! Если ты прогоняешь меня, то я-то не хочу уходить! Я не хочу уходить от тебя до тех пор, пока не выполню второй половины моего обмана. Только после этого ты можешь отвести меня на базар и продать за ту самую цену, за которую купил меня и мой норов. А до тех пор ты не можешь покинуть меня, потому что я не знаю никакого ремесла, которым мог бы себя прокормить. И все, что я говорю тебе, законно и законным образом признано судьями в то время, как ты меня покупал!
Между тем как мы разговаривали таким образом, все пришедшие на похороны стали спрашивать, в чем дело. Тогда им объяснили, а также и вали, и всем купцам, и всем знакомым, что ложь эта — особенность моего характера, и прибавили, что это только половина. При этом объяснении все присутствующие были сильно озадачены и нашли, что и первая половина слишком велика. И они проклинали меня и ругали меня напропалую.
Но я стоял, смеялся и говорил:
— Как же можно упрекать меня, коль скоро меня купили с заведомым норовом?
Скоро мы пришли на ту улицу, где жил мой господин, и он удостоверился, что дом его обращен в груду развалин, и узнал, что я всего более содействовал его разрушению и что я перебил много дорого стоивших вещей.
А супруга его сказала:
— Это Кафур переломал мебель, разбил вазы и фарфор и все перепортил!
И господин мой еще более взбесился и сказал:
— В жизнь мою не видел я такого сына ублюдка, как этот негодный негр! И он еще уверяет, что это только половина лжи! Чем же была бы полная ложь? В таком случае это было бы разрушение целого города или двух городов!
Затем он потащил меня к вали, который велел отсчитать мне столько палок, что я лишился чувств и упал в обморок.
Пока я находился в таком состоянии, привели цирюльника с инструментами, и он оскопил меня и прижег рану каленым железом. И, очнувшись, я убедился, что буду евнухом до конца своих дней.
Тогда господин мой сказал мне:
— Как ты жег мое сердце, пытаясь отнять у него то, что для него всего дороже, так и я жгу твое сердце, отнимая у тебя то, что тебе всего дороже!
Потом он повел меня на базар и продал гораздо дороже того, за что купил, так как я, сделавшись евнухом, поднялся в цене.
С той поры я постоянно сеял смуту и раздор во всех домах, куда меня брали в качестве евнуха; и я все время переходил от одного господина к другому, от одного эмира к другому эмиру, от одного именитого к другому именитому, пока не сделался собственностью самого эмира всех правоверных. Но я теперь совсем не тот, и силы мои уменьшились после кастрации.
Такова, о братья мои, причина моей кастрации и того, что я теперь такой, какой я есть.
Я закончил. Уассалам!
Выслушав рассказ товарища своего Кафура, оба негра стали смеяться над ним и сказали:
— Ты ловкий плут и сын плута! И твоя ложь была поистине ужасная ложь!
Потом третий негр, которого звали Бакитой, заговорил в свою очередь и, обращаясь к товарищам, сказал:
ИСТОРИЯ НЕГРА БАКИТЫ, ТРЕТЬЕГО СУДАНСКОГО ЕВНУХА
Знайте, о братья мои, что все, что мы только что слышали, — пустяки и достойно только смеха. Я же расскажу вам причину своей кастрации, и вы увидите, что я заслужил и худшего, потому что я целовал мою госпожу и совершал блуд с сыном моей госпожи.
Но подробности этого блуда так необыкновенны и так богаты происшествиями, что в настоящую минуту не время рассказывать их, потому что утро приближается, и рассвет застанет нас прежде, чем мы успеем вырыть яму и закопать в нее принесенный нами ящик; а тогда мы можем подвергнуться большой опасности и рисковать жизнью. Сделаем же работу, для которой нас прислали сюда, а после я расскажу вам подробно, почему и как я сделался евнухом.
После этих слов негр Бакита встал, и за ним встали два других, успевшие хорошо отдохнуть, и все трое при свете фонаря принялись копать яму по величине ящика; Кафур и Бакита копали, а Сауаб подбирал землю в корзины и выбрасывал ее вон; и так продолжали они рыть, пока не вырыли яму глубиною в половину человеческого роста и, поставив в нее ящик, не забросали его землей и не сровняли с ее поверхностью.
Потом они взяли свои инструменты и фонарь, вышли из тюрбе, заперли дверь и быстро удалились.
Ганем бен-Эйюб, продолжавший укрываться на верхушке пальмы, слышал все и видел, как уходили евнухи. Уверившись, что он один, он стал интересоваться содержимым ящика и сказал себе: «Кто знает, что лежит в этом ящике?»