По приезде во дворец Канмакан прежде всего обнял великого визиря Дандана, вернейшего памяти царей своих, а затем и военачальников, Рустема, Тюркаша и Вахрамана; потом он пошел поцеловать руки у своей матери, которая рыдала от радости; после этого он спросил у матери:
— О мать моя, скажи, здорова ли двоюродная сестра моя Кудая Фаркан?
А мать отвечала:
— О дитя мое, ничего не могу сказать тебе об этом, ведь с той поры, как потеряла тебя, я ни о чем другом не думала, как только о твоем отсутствии!
А Канмакан сказал ей:
— Умоляю тебя, мать моя, узнай сама о ней и о тетке моей Нозхату!
Тогда мать пошла в покои, где жили теперь Нозхату и дочь ее Кудая Фаркан, и вместе с ними вернулась в залу, где ждал их Канмакан. Тогда-то и засияла истинная радость и произнесены были прекраснейшие стихи, и вот одни из тысячи:
И поскольку блаженство их было безгранично, то милостью Аллаха ничего больше нельзя сказать о нем. С тех пор несчастье бежало дома, в котором жило потомство Омара аль-Немана, и навеки обрушилось на всех, кто был ему врагом.
Действительно, после того как Канмакан провел долгие счастливые месяцы в объятиях молодой Кудаи Фаркан, сделавшейся его супругою, он созвал однажды к себе великого визиря Дандана, всех своих эмиров, военачальников и именитых людей своего царства и сказал им:
— Кровь предков моих еще не отомщена, и это время настало! Я узнал, что Афридоний умер, умер и Гардобий, царь Кайсарии. Но старуха Зат ад-Давахи еще жива, и, по рассказам наших гонцов, она-то и правит делами во всех Румских землях. А нового кайсарийского царя зовут Румзаном, и там не знают ни отца его, ни матери. Поэтому с завтрашнего же дня, о воины мои, начнется война против неверных. И клянусь жизнью Мухаммеда (да будет с ним мир и молитва!), что в город наш Багдад возвращусь только после гибели зловещей старухи и после отмщения братьев наших, погибших в боях!
И все присутствующие выразили одобрение. И на другой же день пошло войско на Кайсарию.
Когда же подступили они к стенам и собирались взять город приступом и огнем и мечом уничтожить все в этом нечестивом гнезде, они увидели вдруг, что к палатке царя подходит молодой человек такой прекрасной наружности, что он мог быть только царским сыном, а позади него шла почтенного вида женщина с непокрытым лицом. В это время в палатке царя находились визирь Дандан и тетка Канмакана, Нозхату, пожелавшая сопровождать войско правоверных, так как не боялась дорожной усталости.
Молодой человек и женщина попросили аудиенции, которую им тотчас же и разрешили. Но не успели они войти, как Нозхату громко вскрикнула и лишилась чувств, а женщина тоже вскрикнула и тоже лишилась чувств, а когда они пришли в себя, то бросились друг к другу в объятия и стали целоваться; и женщина эта была не кто иная, как бывшая невольница царицы Абризы, верная Марджана!
Потом Марджана обратилась к царю Канмакану и сказала ему:
— О царь, я вижу, что ты носишь на шее драгоценный камень, белый и округлый; а у принцессы Нозхату такой же. Тебе же известно, что третий камень был у царицы Абризы. И вот этот третий камень! — И верная Марджана обратилась к молодому человеку, вошедшему вместе с ней, и показала у него на шее третий самоцветный камень; потом с засиявшим от радости глазами она воскликнула: — О царь, и ты, госпожа моя Нозхату, этот молодой человек — сын моей бедной госпожи Абризы! И я сама воспитывала его с самого его рождения! И о вы все, меня слушающие, знайте, что он в настоящее время царь Кайсарии — Румзан, сын Омара аль-Немана. Итак, это брат твой, о госпожа моя Нозхату, и он дядя тебе, о царь Канмакан!
При этих словах Марджаны царь Канмакан и Нозхату встали и обняли молодого царя Румзана, плача от радости; и визирь Дандан также обнял сына своего господина, царя Омара аль-Немана (да будет милостив к нему Аллах!). Потом царь Канмакан спросил царя Румзана, властителя Кайсарии:
— Скажи мне, о брат отца моего, ты царь христианской страны и живешь среди христиан! Неужели и ты назарянин?
На это царь Румзан простер руку и, подняв указательный палец, воскликнул: