— Как тебя зовут и почему ты сделался разбойником?
Но не успел негр ответить, как бывшая служанка царицы Абризы, Марджана, вошла, чтобы позвать свою госпожу Нозхату; глаза ее случайно встретились с глазами негра, и тотчас же ужасающий крик вырвался из груди ее, и, как львица, бросилась она на негра и впилась пальцами в его глаза и разом вырвала их у него, закричав при этом:
— Это тот ужасный Гадбан, который убил мою бедную госпожу Абризу! — При этом она бросила на землю два окровавленных глаза, которые только что вырвала у него, словно ядра из скорлупы ореха, и добавила: — Хвала Всевышнему, Который наконец-то позволяет мне собственноручно отомстить за свою хозяйку!
Затем по знаку короля Румзана к негру подошел меченосец и одним ударом разрубил его надвое. А потом евнухи поволокли его тело за ноги и отнесли за город, где бросили на свалке отбросов собакам на съедение.
После чего цари сказали:
— Теперь приведите курда!
И вошел курд, и был он желтее лимона, и паршивее мельничного осла, и более отвратительным, чем буйвол, который целый год не погружался в воду.
И визирь Дандан спросил его:
— Как твое имя и как ты стал разбойником?
И курд ответил:
— Я был погонщиком верблюда в священном городе. И однажды мне поручили перевезти одного больного молодого человека в больницу в Дамаске…
При этих словах царь Канмакан и Нозхату, а также визирь Дандан, не давая ему времени продолжить, воскликнули:
— Это был тот самый коварный погонщик верблюда, который оставил царя Даул Макана в куче отбросов у дверей хаммама!
И вдруг царь Канмакан встал и сказал:
— Мы должны отплатить за это зло сторицей, иначе число преступников и безбожников, попирающих законы, увеличится! И пусть не будет жалости у мстящих нечестивым, потому что жалость, как ее понимают христиане, является добродетелью лишь евнухов, немощных и бессильных!
И своей собственной рукой царь Канмакан одним ударом своего меча сделал двух погонщиков верблюдов из одного! Но затем он приказал рабам похоронить его тело согласно религиозным обрядам.
И после этого оба царя приказали:
— Теперь приведите бедуина!
В это время Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И после этого оба царя приказали привести бедуина.
И бедуин предстал пред ними. Но едва голова этого разбойника появилась в проеме двери, как Нозхату воскликнула:
— Именно этот бедуин и продал меня тому добропорядочному торговцу!
При этих словах бедуин сказал:
— Меня зовут Хамад! И я тебя не знаю!
Тогда Нозхату засмеялась в ответ и воскликнула:
— Это именно он! Потому что другого такого безумца нет на свете! Посмотри на меня, бедуин Хамад! Я та, кого ты похитил с улицы священного города и с кем ты так плохо обращался!
Услыхав эти слова, бедуин воскликнул:
— О Аллах! Это действительно она! Пришло, видно, время моей голове навсегда расстаться с телом!
А Нозхату повернулась при этом к торговцу, который сидел рядом, и спросила его:
— Ты узнаешь его, мой добрый отец?
И купец ответил:
— Это именно он, проклятый! И он более безумен, чем все безумцы на свете!
Тогда Нозхату сказала:
— Но этот бедуин, несмотря на всю свою жестокость, обладал одним хорошим качеством: ему нравились красивые стихи и красивые истории.
Тогда бедуин воскликнул:
— О Аллах! Это правда, о моя госпожа! И я также знаю совершенно удивительную историю, которая произошла со мной. И теперь, если я расскажу вам ее и она доставит удовольствие всем здесь присутствующим, вы помилуете меня и не станете проливать мою кровь?
На это Нозхату мягко улыбнулась и сказала:
— Да будет так! Расскажи нам свою историю, бедуин!
И тогда бедуин Хамад начал так:
ИСТОРИЯ БЕДУИНА ХАМАДА
По правде говоря, я великий разбойник, венец всех разбойников на свете! Но, по правде говоря, самое удивительное приключение в моей жизни, проведенной в городах и в пустыне, было следующим.
Однажды ночью, когда я в одиночестве лежал на песке возле моей лошади, я почувствовал, что душе моей тесно от тяжести злых заклинаний моих врагов. И это была ужаснейшая ночь из всех моих ночей, ибо порой во сне я лаял, словно шакал, а иногда ревел, как лев, а иногда стенал и пускал слюни, словно верблюд! О какая это была ночь! С каким трепетом я ожидал ее окончания и рассвета! И вот наконец небо осветилось, и душа моя успокоилась; а затем, чтобы изгнать последние воспоминания о преследовавших меня ночных кошмарах, я быстро встал, прицепил меч, схватил копье и вскочил на своего коня, которого бросил в галоп, и конь мой помчался вперед быстрее, чем газель.