При этих словах бедуин почувствовал такое облегчение, что опустился на ковер. И тогда пришли евнухи и увели его.
Но едва бедуин скрылся из вида, как вбежал гонец; задыхаясь, он поцеловал землю между рук царей и сказал:
— Мать Бедствий у ворот города, и от нее отдаляет нас только один парасанг!
При этих долгожданных новостях оба царя и визирь содрогнулись от радости и повелели гонцу рассказать все подробности; и он сказал им:
— Когда старуха получила письмо от царя нашего Румзана, она прочитала его и, узнав почерк царя Румзана, сильно обрадовалась, и в тот же час и в ту же минуту она отправилась в путь вместе с царицей Сафией, матерью Нозхату, и теми, кто им сопутствовал, и так они ехали, пока не достигли Багдада. И она теперь послала меня выехать вперед и сообщить об их прибытии.
И, узнав о скором прибытии Зат ад-Давахи, Румзан сказал:
— Наше дело требует, чтобы мы нарядились в одежды христиан и так встретили старуху; тогда мы будем в безопасности от ее хитростей и обманов.
И все ответили:
— Слушаем и повинуемся!
И они надели платье, которое носят христиане Кайсарии. И когда Кудая Фаркан увидела это, она воскликнула:
— Клянусь Создателем, Которому я поклоняюсь, не знай я вас, я бы наверное приняла вас за неверных!
А потом они вышли навстречу старухе вместе с тысячей всадников, и, когда они увидели ее, Румзан быстро спешился, а старуха, узнав его, тоже спустилась на землю и бросилась к нему на шею. Тогда царь Румзан взял ее за руки, заглянул ей в глаза и очень крепко сжал ее, а старуха при этом так громко пукнула, что все лошади взвились на дыбы и посбрасывали своих всадников на дорогу.
И в тот же миг тысяча воинов на полном скаку сомкнули круг и крикнули сотне христиан, чтобы они сложили оружие; и в мгновение ока они захватили их всех до последнего человека, а визирь Дандан подошел к царице Сафие и, поцеловав землю между рук ее, в нескольких словах рассказал ей о случившемся, в то время как старая Мать Бедствий была надежно связана, и, поняв наконец свою гибель, она обмочила свою одежду от страха.
Затем все вернулись в Кайсарию, а оттуда немедленно отправились в Багдад, куда прибыли без происшествий и со всей поспешностью. И городские глашатаи пригласил всех жителей собраться перед дворцом. И когда площадь и все улицы были заполнены толпой народа — мужчин, женщин и детей, — из большой двери вышел орущий осел, а на его спине задом наперед была привязана Мать Бедствий; а на голове у не была красная тиара[116], измазанная навозом. И перед ней медленно шел главный глашатай, который громогласно рассказывал о главных проступках проклятой старой клячи, которые стали главной причиной стольких бедствий на Востоке и на Западе. И тогда все женщины и все дети плевали ей в глаза, и ее повесили за ноги у главных ворот Багдада.
Вот так и погибла, отдавая Иблису свою грязную черную душу через зад, ужасная пердунья, злокозненная старуха, интриганка с извращенными вкусами Шауахи Зат ад-Давахи. К такой судьбе привели ее предательства, и ее гибель стала предзнаменованием взятия Константинии правоверными и окончательной победы мирного ислама на Востоке, на всей распростертой во все концы земле Аллаха. И когда неверные увидели, что случилось с Матерью Бедствий, они все приняли ислам. А сто христианских воинов больше не захотели возвращаться в свою страну и тоже предпочли принять истинную веру мусульман.
И Канмакан, его дядя Румзан, Нозхату и визирь Дандан удивились этой диковинной истории и велели писцам занести ее в книги, дабы ее смогли прочесть те, кто будут после них, и провели они остаток дней своей сладчайшей и приятнейшей жизни, пока не пришла к ним разрушительница судеб.
И это конец дошедшей до нас истории о превратностях судьбы, постигшей царя Омара аль-Немана, его сыновей, Шаркана и Даул Макана, и сына его Канмакана, и дочь его Нозхату, и ее дочь Кудаю Фаркан.
При этих словах Шахерезада замолкла, а царь Шахрияр впервые с нежностью посмотрел на нее и сказал:
— О Шахерезада! Клянусь Аллахом, твоя сестра, эта юная слушательница твоих историй, права, говоря, что твои слова восхитительны на вкус и исполнены необыкновенной свежести! По правде говоря, ты начинаешь заставлять меня сожалеть о стольких убитых юных девушках, и, возможно, в конце концов ты заставишь меня совсем позабыть о своем обещании казнить тебя, как прочих!
А маленькая Доньязада поднялась с ковра, на котором лежала, и воскликнула:
116
Тиара — первоначально персидский головной убор в виде высокой шапки; впоследствии — драгоценное головное украшение, разновидность короны или диадемы.