Но вот в начале этого года царь, отец мой, получил письмо от отца Сафии, царя Афридония. В письме этом говорилось многое, чего я уж, право, не могу пересказать тебе, но между прочим там было сказано следующее: «Два года тому назад ты отнял у пиратов шестьдесят молодых девушек, в том числе дочь мою Сафию; и я только теперь узнал об этом, ибо ты ни о чем не известил меня, о царь Гардобий! И это составляет величайшее оскорбление и величайшее поношение для меня и для всех меня окружающих, и потому, если ты не хочешь сделаться моим врагом, ты должен, немедленно по получении моего письма отослать мне дочь мою Сафию целой и неприкосновенной. В противном случае, если ты станешь удерживать ее у себя, я поступлю с тобой, как ты того заслуживаешь, и тебе придется испытать самое ужасное возмездие от моего гнева и моей злобы».
И вот когда отец мой прочел это письмо, он был чрезвычайно смущен и взволнован, ибо юная Сафия была отправлена в дар твоему отцу Омару аль-Неману, и не было уже никакой надежды вернуть ее неприкосновенной, ибо царь Омар аль-Неман сделал ее матерью, и притом без малейшего затруднения с той или другой стороны.
И тогда мы поняли, что над нами стряслось великое бедствие. И отец мой не мог сделать ничего другого, как написать царю Афридонию письмо, в котором он излагал ему все происшедшее, извиняясь в своем неведении относительно того, кем была Сафия, и подтверждая ему правдивость своих слов тысячей клятв.
Получив письмо моего отца, царь Афридоний впал в невероятную ярость; он поднялся и снова сел и, кипя ужасным гневом, сказал: «Возможно ли, чтобы дочь моя, руку которой оспаривают между собою все христианские цари, сделалась рабыней мусульманина и служила ему для удовлетворения его желаний и разделяла ложе его без законного брачного договора! Клянусь Мессией! Я обрушу на этого мусульманина, погубившего невинность стольких женщин, такую месть, что о ней долго будут говорить Восток и Запад!»
И вот тогда-то, о Шаркан, царь Афридоний и замыслил отправить к твоему отцу послов своих с богатыми дарами и сообщить ему, что он воюет с нами и просит его о помощи. Ибо на самом деле все это было сделано только для того, чтобы заманить тебя, о Шаркан, и десять тысяч твоих всадников в ловушку и таким образом удовлетворить свое мстительное чувство.
Что же касается трех гемм, которым приписывают такие удивительные свойства, то они действительно существуют. Они были собственностью Сафии и попали в руки пиратов, а затем в руки моего отца, который подарил их мне. И они находятся у меня, и я покажу их тебе. Но в настоящее время ты должен подумать прежде всего о том, чтобы отыскать своих всадников и вернуться с ними в Багдад. Иначе вы попадетесь в сети царя Константинии и вам будут отрезаны все пути сообщения.
Выслушав эти слова, Шаркан взял руку Абризы и поднес ее к своим губам и сказал:
— Хвала Аллаху во всех тварях Его! Он поставил тебя на моем пути, чтобы ты сделалась причиной спасения моего и моих товарищей. Но я не могу более расстаться с тобой, о прелестная добрая царица, особенно после того, что произошло; и я не допущу, чтобы ты осталась здесь одна, ибо не знаю, что может с тобою случиться. Поедем, дорогая Абриза, поедем со мною в Багдад!
Но Абриза, которая имела время все обдумать, сказала ему:
— О Шаркан, отправляйся как можно скорее, чтобы захватить послов царя Афридония, которые находятся еще в твоем стане, и заставь их рассказать всю правду, таким образом ты проверишь слова мои. Я же присоединюсь к тебе не далее чем через три дня, и мы вместе отправимся в Багдад.
Потом она поднялась, приблизилась к нему и, взяв его голову, поцеловала его, и Шаркан поцеловал ее. И она заплакала, заплакала так, что от слез ее растаяли бы камни. А Шаркан, увидев эти залитые слезами глаза, почувствовал еще большую нежность и скорбь в своем сердце и также заплакал и проговорил следующие стихи: