Выбрать главу

В то время как молодая Нозхату блуждала таким образом по улицам, она увидела шейха-бедуина с пятью другими бедуинами.

Он взглянул на нее долгим взглядом, и тотчас же явилось у него сильнейшее желание овладеть прекрасною девушкой, голова которой была накрыта куском старого плаща, но прелести которой еще резче выступали из-под лохмотьев. Он смело пошел в ее сторону, дождался, пока она очутилась в узком и пустынном переулке, и, остановившись перед нею, сказал:

— О молодая девица, свободная ты или невольница?

При этих словах бедуина молодая Нозхату постояла неподвижно, а потом сказала:

— Молю тебя, о прохожий, не задавай мне вопросов, которые растравляют мои огорчения и мое несчастье!

А он сказал ей:

— О молодая девица, если я спросил тебя об этом, то это потому, что у меня было шесть дочерей; я потерял пятерых из них, и у меня осталась только одна, которая и живет у меня в доме в печальном одиночестве. И мне бы хотелось найти для этой дочки подругу, с которой ей было бы приятно проводить время; и если ты свободна, я попросил бы тебя поселиться у меня в доме, быть моей приемной дочерью, войти в мою семью, чтобы дочка моя забыла печаль, гнетущую ее со времени смерти сестер.

Когда Нозхату услышала такие слова, она сильно смутилась и сказала:

— О шейх, я чужеземка, и у меня больной брат, с которым я приехала из Хиджаза. Я согласна идти в дом твой и быть подругой твоей дочери, но с условием, чтобы иметь возможность каждый вечер навещать моего брата.

Тогда бедуин ответил:

— Да, разумеется, о молодая девица, только днем будешь ты при моей дочери. И если хочешь, мы даже перенесем твоего брата к себе, чтобы он никогда не оставался один.

И бедуин говорил так убедительно, что молодая девушка решилась последовать за ним. Но коварный думал только об обольщении, потому что у него не было ни детей, ни дома. Скоро он, Нозхату и остальные бедуины вышли за город и подошли к месту, где уже все было приготовлено для отъезда: верблюды были навьючены, а мехи наполнены водой. Шейх-бедуин сел на верблюда, быстро посадил на него Нозхату позади себя и дал сигнал к отъезду. И они поскакали.

Тогда бедная Нозхату поняла, что бедуин похитил и обманул ее; и она стала жаловаться и плакать и о себе, и о брате, оставленном без всякой помощи. Но бедуин, не обращая никакого внимания на ее мольбы, продолжал путь не останавливаясь всю ночь до самого рассвета и наконец добрался до безопасного места вдали от всякого жилья, в пустыне.

Тогда, между тем как Нозхату продолжала плакать, бедуин велел своим товарищам остановиться, слез с верблюда, снял с него Нозхату, подошел к ней и в бешенстве сказал:

— О презренная горожанка, оседлая с заячьим сердцем, перестанешь ли ты плакать, или ты предпочитаешь быть засеченной насмерть?

При этих словах грубого бедуина сердце бедной Нозхату возмутилось, и она пожелала смерти, чтобы всему положить конец, и воскликнула:

— О вождь разбойников пустыни, обреченный на смерть человек, которому уготовано место в аду, как смеешь ты злоупотреблять моим доверием, предавать свою веру, отрекаться от своих обещаний?! Вероломный изменник, что же хочешь ты сделать со мной?

Услыхав эти слова, взбешенный бедуин подошел к ней с поднятою плетью и закричал:

— Низкая горожанка, ты, кажется, любишь, чтобы плеть гуляла по твоей спине! Я же предупреждаю тебя, что если ты сейчас же не перестанешь реветь и говорить слова, которые дерзкий язык твой осмеливается бросать мне в лицо, то я отрежу его и воткну в самую середину того, что находится между твоих бедер! И клянусь тебе головою, что сделаю это!

При этой страшной угрозе бедная молодая девушка, не привыкшая к таким грубым речам, задрожала и сдержала свой гнев от ужаса; она закрыла голову покрывалом и не могла удержаться, чтобы не произнести следующие жалобные стихи:

О, кто пойдет в жилище, мне родное, И передать мои возьмется слезы Тому, по ком струятся их ручьи? Увы! Смогу ли дольше выносить я Мое несчастье и всю жизнь мою, Исполненную горечи и скорби? Увы! Как долго я жила спокойно И счастливо, окружена заботой, — И как теперь несчастна и жалка! О, кто пойдет в жилище, мне родное, И передать мои возьмется слезы Тому, по ком струятся их ручьи?