— О доблестный принц, девушку эту я предназначал царю Омару аль-Неману, твоему отцу; и я пришел к тебе только для того, чтобы просить тебя дать мне письмо к нему; но так как она тебе понравилась, то пусть остается здесь. Твое желание господствует у меня в уме и сердце. Но взамен я попрошу тебя освободить отныне от пошлин все мои товары и дозволить мне не платить никаких налогов.
Тогда Шаркан сказал:
— Дарую тебе это. Но все-таки скажи мне, во что обошлась тебе молодая девица, чтобы я мог уплатить тебе эту цену.
И купец сказал:
— Она стоила мне сто тысяч золотых динариев.
Шаркан тотчас же призвал казначея и сказал ему:
— Уплати немедленно этому почтенному шейху двести тысяч золотых динариев и, сверх того, еще сто двадцать тысяч. И кроме того, дай ему лучшее почетное платье из моих шкафов. И пусть отныне знают, что он находится под моим покровительством и что с него никогда не должно требовать никакого налога. Затем Шаркан призвал четырех дамасских великих кади[41] и сказал им…
Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
продолжила:
Потом Шаркан призвал четырех дамасских великих кади и сказал им:
— Вы будете свидетелями, что от сей минуты, я дарую свободу этой молодой невольнице и делаю ее своею супругой.
Тогда четыре кади поспешили написать свидетельство об освобождении Нозхату, а потом они написали брачный договор и скрепили его своею печатью. А Шаркан не преминул в своей щедрости раздать большое количество золота всем присутствующим, чтобы заявить о своей радости, и полными горстями рассыпал золото, которое подбирали слуги и невольники.
Затем Шаркан отпустил всех присутствуюших и оставил при себе только четырех кади и купца. И обратился он к кади и сказал:
— Теперь я хочу, чтобы вы выслушали слово, которое скажет нам эта молодая девица для доказательства своего красноречия и знания и для того, чтобы вы проверили утверждение этого старого купца.
И кади ответили:
— Мы слушаем и повинуемся!
Тогда Шаркан велел опустить большой занавес посередине залы и поставил молодую девицу за занавес, чтобы она не смущалась и могла свободно говорить, не стесняясь перед чужими людьми.
И как только занавес опустился, служанки окружили свою новую госпожу и помогли ей освободиться от некоторых одежд; и они восхищались ею, и удивлялись ее совершенствам, и в радости своей целовали ей руки и ноги. Со своей стороны, и супруги эмиров и визирей не замедлили узнать новость и поспешили явиться к Нозхату, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение и услышать слово, которое она скажет перед Шарканом и великими кади Дамаска. И прежде чем отправиться к ней, они испросили разрешения своих супругов.
Когда Нозхату увидела входящих к ней жен визирей и эмиров, она встала, чтобы принять их, сердечно обняла их и посадила около себя за занавесом; и она ласково улыбалась им и говорила слова привета, отвечая на их пожелания и приветствия. И она была так мила, что все восхитились ее вежливостью и красотою, ее обращением и умом и говорили друг другу:
— Нам сказали, что это освобожденная невольница, но поистине она может быть только царицей и дочерью царя. — И сказали они ей: — О госпожа наша, ты осветила наш город своим присутствием и сделала честь нашему краю и этому царству! И это царство — твое царство, этот дворец — твой дворец, и все мы — твои рабыни!
И она очень благодарила их за эти слова, и самым ласковым и приятным образом.
Но в эту минуту Шаркан позвал ее из-за занавеса и сказал ей:
— О прелестная девушка, украшение нашего века, мы все здесь готовы выслушать дивное слово от тебя, посвященной во все науки и даже в столь трудные правила нашего синтаксиса!
Тогда молодая Нозхату голосом, сладким, как сахар, ответила из-за занавеса:
— Твое желание — закон, и он в моих мыслях и в моих глазах! Потому, чтобы удовлетворить твое желание, я скажу тебе, о господин мой, дивное слово о трех вратах жизни.
СЛОВО О ТРЕХ ВРАТАХ ЖИЗНИ
И Нозхату, стоя за занавесом, сказала:
— Прежде всего, о доблестный Шаркан, скажу о первых вратах: об искусстве поведения.
Знай же, что жизнь имеет цель и что цель жизни заключается в развитии усердия.
Главное же и прекраснейшее усердие — рвение к вере.
Но никто не достигает его иначе, как только путем горячей и страстно-деятельной жизни. И такою жизнью можно прожить во всех четырех великих путях человечества: в управлении государством, в торговле, в земледелии и в ремеслах.
41