Выбрать главу

Но тут Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Добрались они почти до самого Багдада, и, когда на Даул Макана повеяло этим ветром родного края, сердце его наполнилось воспоминанием о сестре его Нозхату и об отце и матери, и тотчас же стал он думать об отсутствии сестры и о горести родителей, когда они увидят его, возвращающегося без нее; и заплакал он, и почувствовал глубокую печаль, и произнес такие стихи:

О ты, предмет любви моей! Ужели Приблизиться к тебе не суждено мне? Предмет любви!.. Ужель молчанье это Восторжествует над моей мольбой? Как коротки всегда часы свиданья И их восторги! И как долги дни Разлуки горькой! О, приди, приди же! Коснись рукой руки моей! Ты видишь, Мое все тело жжет огонь желанья! Приди ж ко мне! Но я молю Аллахом, Не говори ты мне об утешенье И о забвенье мне не говори! Меня утешить может лишь одно: Тебя сжимать в объятьях опьяненно!

Тогда добрый истопник сказал ему:

— Дитя мое, довольно слез. К тому же подумай о том, что мы сидим у самой палатки старшего придворного и его супруги.

Но он отвечал:

— Не мешай мне проливать слезы и петь стихи, которые укачивают меня, как колыбельная песня, и хоть немного гасят пламя моего сердца.

И, не слушая более истопника, он, освещенный луною, повернулся лицом к Багдаду. А так как в эту минуту Нозхату, лежавшая в своей палатке, также не могла заснуть, думая об отсутствующих и предаваясь печальным мыслям со слезами на глазах, то она и услышала у самой палатки голос, страстно певший такие стихи:

Блаженства луч сверкнул и вновь померк, Но вслед за тем сгустился сумрак ночи Еще черней. Так для меня утратил Свой нежный вкус тот кубок дорогой, В котором с другом пил я наслажденье. Исчез навек мир сердца моего, Когда свой лик явил мне Рок суровый, И, не дождавшись с милым единенья, Так умерла, увы, моя душа.

И, закончив свое пение, Даул Макан лишился чувств.

Супруга же старшего придворного, молодая Нозхату, услыхав это пение среди ночи, поднялась полная тоски и позвала евнуха, спавшего у входа в ее палатку и прибежавшего тотчас же на ее зов с вопросом:

— Что угодно моей госпоже?

Она же сказала ему:

— Беги скорее за человеком, который спел эти стихи, и приведи его ко мне!

Тогда евнух сказал:

— Но я спал и ничего не слышал! И не могу я найти его среди ночи, не разбудив всех наших спящих людей!

Она же сказала ему:

— Так нужно! Тот, кого найдешь неспящим, и будет певец, голос которого я только что слышала!

Тогда евнух не смел уже противоречить и пошел искать певца.

Но тут Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Итак, евнух не решился противоречить и пошел искать того человека, который пел. Но напрасно смотрел он во все стороны и ходил по всем направлениям, — неспящим он нашел только старого истопника хаммама, так как Даул Макан лежал без чувств. К тому же добрый истопник при виде евнуха, казавшегося при бледном свете луны очень рассерженным, сильно испугался, думая, что Даул Макан своим пением разбудил супругу старшего придворного, и прикинулся спящим. Но евнух уже заметил его и спросил:

— Это ты пел сейчас стихи, которые слышала моя госпожа? Тогда истопник окончательно убедился, что разбудили супругу

старшего придворного, и воскликнул:

— О нет, это не я!

Евнух спросил:

— Так кто же тогда? Укажи его мне, потому что ты наверное слышал и видел его, так как и сам не спал.

А истопник еще сильнее испугался за Даул Макана и сказал:

— Да нет же, я его не знаю и ничего не слышал!

А евнух ему:

— Клянусь Аллахом, ты бесстыдный лжец, и ты не уверишь меня, что ничего не слышал, коль скоро ты не спал и сидел тут же!

Тогда истопник сказал ему: