На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что приближается утро, и, по обыкновению, скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
И запер он дверь на ключ изнутри и положил ключ в карман. И немедленно приступил он к посту.
И когда наступило утро одиннадцатого дня, царь, отец твой, взял жбан, распечатал легкую ткань, приложился к нему губами и выпил всю воду залпом. И тотчас же почувствовал он себя прекрасно, и благость разлилась по всем его внутренностям. Не успел он выпить воду, как постучали в дверь кельи. Вошла правоверная старуха, держа в руке связку из свежих банановых листьев.
Тогда царь, отец твой, встал, чтобы почтить ее, и сказал:
— Привет тебе, уважаемая мать моя!
Она же сказала:
— О царь, люди Невидимого посылают меня к тебе, чтобы передать тебе их поклон; я говорила им о тебе, и они очень были обрадованы нашей дружбой. И посылают они тебе в знак своего благоволения эту связку банановых листьев и восхитительное варенье, приготовленное руками девственниц с черными райскими глазами. Поэтому, когда наступит утро двадцать первого дня, ты снимешь эти банановые листья и прервешь пост, съев это варенье.
При этих словах отец твой чрезвычайно обрадовался и сказал:
— Слава Аллаху, давшему мне братьев среди людей Невидимого!
Потом он очень благодарил старуху, целовал у нее руки и с большим почтением проводил ее до дверей кельи.
Как и обещала, утром на двадцать первый день старуха явилась и сказала отцу твоему:
— О царь, знай, что я передала моим братьям, людям Невидимого, что имею намерение принести тебе в дар молодых девушек; и это очень обрадовало их, так как они чувствуют к тебе теперь дружбу. Поэтому, прежде чем я передам их тебе, я поведу их к людям Невидимого, для того чтобы они вдохнули в них свое дыхание и разлили по ним благоухание, которое очарует тебя; и они вернутся к тебе с сокровищем из недр земли, данным им моими братьями, людьми Невидимого.
Когда отец твой услышал эти слова, он поблагодарил старуху за все ее труды и сказал:
— Это уж слишком! А что касается сокровища из недр земли, то я боялся бы злоупотребить им.
Но она ответила на это, как следует.
А отец твой спросил:
— Когда же ты думаешь привести их ко мне?
Она же сказала:
— Утром тридцатого дня, когда ты закончишь пост свой и очистишь таким образом тело свое. Со своей стороны, и они будут чисты, как жасмин, и будут принадлежать тебе эти девственницы, каждая из которых стоит больше всего твоего царства.
А он ответил:
— Как это верно!
Она же сказала:
— Теперь, если бы ты пожелал поручить мне женщину, которую любишь более, чем всех остальных твоих жен, я возьму ее к себе и к отроковицам, для того чтобы очищающие милости наших братьев, людей Невидимого, разлились и на нее.
Тогда царь, отец твой, сказал ей:
— Как я благодарен тебе! У меня есть во дворце гречанка, которую я люблю, и зовут ее Сафия; она дочь царя Афридония из Константинии, и Аллах уже даровал мне от нее двух детей, которых, увы, я потерял уже много лет тому назад.
Возьми же ее с собой, о достойная всякого уважения, чтобы и на ней была милость людей Невидимого и чтобы она при их ходатайстве смогла найти детей, следы которых мы совершенно потеряли.
Тогда правоверная старуха сказала:
— Разумеется! Вели поскорее привести ко мне царицу Сафию!
В эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла. Но когда наступила
она сказала:
И тогда старуха сказала:
— Вели поскорее привести ко мне царицу Сафию!
И царь, отец твой, тотчас же позвал царицу Сафию, мать твою, и поручил ее старухе, которая присоединила ее к отроковицам. Потом старуха зашла на минуту к себе и вернулась с запечатанным кубком; и отдала она этот кубок отцу твоему Омару аль-Неману и сказала ему:
— Утром тридцатого дня, когда окончится пост твой, ты пойдешь в хаммам, и вернешься отдохнуть в келью твою, и выпьешь этот кубок, который окончательно очистит тебя и сделает тебя достойным царственных отроковиц. А теперь да будут над тобою мир, милосердие и все благословения Аллаха, о сын мой!
И старуха увела пятерых отроковиц и мать твою, царицу Сафию, и удалилась.
Царь же продолжал поститься до тридцатого дня. Утром же тридцатого дня он встал, отправился в хаммам, потом вернулся в келью и запретил кому бы то ни было тревожить его. И, войдя в келью, он запер дверь на ключ, взял кубок, распечатал и выпил его, а потом лег отдохнуть.