Мы же, знавшие, что тот день был последним днем поста, ждали до вечера, а затем и всю ночь, и до половины следующего дня. И думали мы: «Царь, вероятно, отдыхает после столь долгих бодрствований».
Поскольку же дверь кельи продолжала оставаться запертой, мы подошли к ней и подали голос. Никто не ответил. Тогда это молчание сильно испугало нас, и мы решились выломать дверь и войти. И мы вошли в келью, но царя там не было. Мы нашли только клочья его тела и искрошенные, почерневшие кости его. Тогда мы все лишились чувств. Когда же мы пришли в себя, то взяли кубок и осмотрели его, и в крышке нашли бумагу, в которой было написано: «Ни один порочный человек не может вызывать сожаления! Пусть каждый, кто прочтет эту бумагу, знает, что таково наказание тому, кто обольщает царских дочерей и растлевает их. Именно так поступил этот человек. Он послал сына своего Шаркана похитить из страны нашей дочь нашего царя, несчастную Абризу! И он взял ее, девственницу, и изнасиловал ее. Потом он отдал ее черному рабу, который нанес ей тягчайшие оскорбления и убил ее. И теперь, вследствие этого поступка, недостойного государя, царь Омар аль-Неман перестал существовать. Я — убийца его, я — отважная, я — мстительница, и имя мое — Зат ад-Давахи! И знайте, о вы все, неверные, которые прочтете мои слова: я не только убила вашего царя, но и увела царицу Сафию, дочь царя Афридония из Константинии; и я возвращу ее отцу ее; а потом мы явимся с войском осаждать вас, разорять дома ваши и истреблять вас всех до единого! И останемся на земле только мы, христиане, поклоняющиеся Кресту!»
Прочитав эту бумагу, мы поняли весь ужас нашей беды, и били себя по лицу, и долго плакали. Но к чему слезы, когда непоправимое совершилось?!
И тогда-то, о царь, между войском и народом возникло разногласие относительно избрания преемника царя Омара аль-Немана. И разногласие это продолжалось целый месяц, в конце которого, не имея о тебе никаких известий, мы решили идти в Дамаск и выбрать брата твоего Шаркана. Однако Аллах послал тебя на путь наш, и случилось то, что случилось. И такова, о царь, причина смерти отца твоего, царя Омара аль-Немана.
Когда же великий визирь Дандан закончил рассказ о смерти царя Омара аль-Немана, он вынул платок, закрыл глаза свои и заплакал. И царь Даул Макан и царица Нозхату, стоявшая за занавесом, также заплакали, и с ними старший придворный и все там бывшие.
Затем старший придворный первый осушил слезы свои, и он сказал Даул Макану:
— О царь, поистине слезами тут ничему не поможешь. И тебе остается только быть твердым и укрепить сердце свое, чтобы заботиться о пользе твоего государства. Впрочем, твой покойный отец продолжает жить в тебе, потому что отцы живут в достойных их детях.
Тогда Даул Макан перестал плакать и приготовился к первому заседанию своего царствования.
Для этого он сел на престол под куполом; старший придворный стоял рядом с ним, визирь Дандан перед ним, а стража позади трона; эмиры же и знатные люди разместились по своим рангам. Тогда царь Даул Макан сказал визирю Дандану:
— Сосчитай мне все, что заключается в шкафах моего отца.
И визирь ответил:
— Слушаю и повинуюсь!
И перечислил он все, что заключалось в шкафах казны, деньгами, богатствами и драгоценными украшениями и передал ему подробный список.
Тогда царь Даул Макан сказал:
— О визирь отца моего, ты будешь и моим великим визирем!
И визирь Дандан поцеловал землю между рук царя и пожелал ему долголетия.
Потом царь сказал старшему придворному:
— Что касается богатств, привезенных нами из Дамаска, то следует раздать их войскам.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И тогда старший придворный открыл сундуки, заключавшие богатства, привезенные из Дамаска, и ничего не оставил из них, а роздал все воинам, а лучшие вещи — военачальникам. И все начальники целовали землю между рук царя и говорили между собою:
— Никогда не видывали мы такой щедрости!
И только после этого распорядился царь Даул Макан об отъезде; и тотчас же сняли палатки, и царь во главе своего войска вступил в Багдад.
И весь город был изукрашен; и все жители толпились на террасах, а женщины на пути, по которому следовал царь, звонко и радостно кричали.