На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
А когда настало утро, царь Афридоний по совету Матери Бедствий созвал всех главных военачальников и всех их помощников и окурил их с помощью описанного выше благовония, сделанного из подлинных фекалий великого патриарха без всяких подделок. Запах от них был ужасно сильным и мог убить слона в мусульманских войсках, но греческие свиньи к этому были привычными.
Тогда старая Зат ад-Давахи поднялась и сказала:
— О царь, прежде чем дать сражение этим неверным и чтобы оно было успешно, необходимо избавиться от принца Шаркана, который есть не кто иной, как сам шайтан, а он стоит во главе их войск. Он воодушевляет всех своих воинов и вдыхает в них мужество. Если же его не будет, его войско станет нашей добычей. Пошлем же к нему самого доблестного из наших воинов, чтобы вызвать его на единоборство.
Услышав эти слова, царь Афридоний велел сейчас же позвать воина Лукаса, сына Камлутоса. А этот проклятый Лукас был самым страшным из воинов Румской земли; никто из христиан не умел метать дротик, или ударять мечом, или колоть копьем так искусно.
Но вид его был так же отвратителен, как была велика его доблесть. Он был чрезвычайно безобразен, так как лицо его походило на морду осла, а при более внимательном рассмотрении оно напоминало морду обезьяны, а если вглядывались в него еще внимательнее, то это была настоящая жаба или змея из самых худших змей. Приближение его было нестерпимо, ибо дыхание его напоминало вонь из отхожих мест. И по всем этим причинам он носил прозвище Меч Христов.
И вот когда этот проклятый Лукас был окурен и освящен царем Афридонием, он поцеловал у него ноги и почтительно стал перед ним. Тогда царь сказал ему:
— Я желаю, чтобы ты вышел на единоборство со злодеем Шарканом и чтобы ты избавил нас от приносимых им бедствий!
А Лукас отвечал:
— Слушаю и повинуюсь!
Царь дал ему поцеловать крест, и Лукас вышел и сел на великолепного рыжего коня, покрытого роскошной красной попоной и оседланного парчовым седлом, украшенным драгоценными камнями. И вооружился он длинным копьем с тремя наконечниками; и в таком виде его можно было принять за самого шайтана. Потом, предшествуемый глашатаями, он направился к лагерю правоверных.
И глашатай перед проклятым Лукасом принялся кричать по-арабски:
— Эй вы, мусульмане, вот воин-герой, обративший в бегство множество войск турецких, курдских и дейлемитских! Это славный Лукас, сын Камлутоса! Пусть выйдет из ваших рядов ваш воин Шаркан, господин Дамаска в Шамской земле! И если посмеет, пусть выходит на бой с нашим исполином!
Но не успел глашатай прокричать эти слова, как воздух и земля задрожали от топота, вдохнувшего ужас в сердце самого безбожника и заставившего головы всех повернуться в ту сторону. И появился сам Шаркан, сын царя Омара аль-Немана, и направлялся он прямо на этих безбожников, подобный разгневанному льву и сидя на коне более легком, чем самая легкая из газелей. И свирепо держал он в руке своей копье и произносил такие стихи:
Однако грубое животное, Лукас, необразованный варвар темной страны, не понимал ни слова по-арабски и не мог оценить красоты этих стихов и стройного порядка рифм. Поэтому он только дотронулся до своего лба, на котором был изображен крест, и потом приложил руку к губам в знак уважения к этому странному знаку.
И вдруг этот человек, который был безобразнее свиньи, ринулся на Шаркана. Потом он внезапно остановил коня и бросил высоко в воздух оружие, которое держал в руке, и так высоко бросил, что оно исчезло в вышине, но скоро оно стало падать, и, прежде чем упало на землю, проклятый, как волшебник, схватил его на лету. И тогда он изо всей силы метнул свой трехконечный дротик в Шаркана. И дротик полетел как молния. И не стало бы Шаркана.