И таким образом мы отомстим за смерть Лукаса, воина нашего!
Тогда царь Гардобий, который только и ждал случая отомстить за убийство дочери своей, прекрасной Абризы, закричал, обращаясь к войску своему:
— О воины, бросимся в погоню за этими мусульманами, которые бегут, словно женщины!
Но он не знал, что это была только военная хитрость храбрейшего из храбрых, принца Шаркана, и брата его Даул Макана. Ведь как только христианские воины Гардобия догнали их, мусульмане остановились в своем притворном бегстве и по призыву Даул Макана бросились на своих преследователей с криками:
— Аллах акбар![80]
А Даул Макан, чтобы побудить их к битве, обратился к ним со следующим воззванием:
— О мусульмане, вот наступил священный день! Вот день, когда вы откроете себе путь в рай, ибо путь в рай осенен мечами!
Тогда они устремились на противника, как львы. И этот день не был днем наступления старости для христиан, ибо смерть косила их, не дав поседеть их волосам.
Подвиги, совершенные в этой внезапной битве Шарканом, были выше всякого описания. И в то время, как он рубил в куски все, что только попадалось на его дороге, Даул Макан приказал развернуть зеленое знамя, которое было условным знаком для воинов, оставшихся в долине. И сам он также хотел броситься в гущу схватки.
Но Шаркан, увидев это, поспешно приблизился к нему и сказал:
— О брат мой, ты не должен подвергать себя опасностям битвы, ибо ты необходим как правитель своему государству. Поэтому с настоящей минуты я не удалюсь более от тебя и буду биться только рядом с тобой, защищая тебя от всяких нападений.
Между тем мусульманские воины, находившиеся под командою визиря Дандана и старшего придворного, заметив развевающийся сигнал, развернулись полукругом и таким образом отрезали христианскому войску всякую возможность спастись на своих кораблях морем. При таких условиях исход битвы не мог быть сомнительным. И христиане подверглись жестокому истреблению со стороны мусульманских воинов, в числе которых были курды, и персы, и турки и арабы, и лишь очень немногим из них удалось спастись бегством, ибо до ста двадцати тысяч этих свиней было истреблено, тогда как остальные бежали по направлению к Константинии.
Вот что случилось с греками царя Гардобия.
Что же касается воинов царя Афридония, которые, укрывшись вместе со своим царем на высотах, заранее были уверены в истреблении мусульман, то какова же должна была быть их скорбь, когда они увидели бегство своих единоплеменников!
Между тем правоверные не только одержали в этот день победу, но и захватили огромную добычу. Во-первых, им достались все корабли, за исключением двадцати, на которых оставались еще люди и которым удалось отплыть в Константинию, чтобы возвестить о поражении. Затем они овладели всеми богатствами и всеми драгоценными вещами, находившимися на этих кораблях; затем — пятьюдесятью тысячами лошадей с надлежащим убранством, а также палатками и находившимися в них запасами оружия и съестных припасов. Наконец, им досталось неисчислимое множество разных вещей, которых нельзя воообразить ни в каких цифрах. А потому велика была радость их, и горячи те молитвы, которые они возносили к Аллаху в благодарение за победу и добычу.
Вот что случилось с мусульманами.
Что же касается беглецов, то они добрались наконец до Константинии, с душой, терзаемою воронами отчаяния. И весь город был погружен в скорбь, здания и церкви обтянуты были траурными тканями, и все население собиралось возмущенными толпами, и повсюду раздавались крики негодования. И скорбь эта, конечно, только возросла, когда из всего флота вернулось лишь двадцать кораблей, а из всего войска — лишь двадцать тысяч человек. Тогда население стало обвинять своих царей в измене. И смущение царя Афридония и ужас его были так велики, что нос его удлинился до самых ног, и желудок его перевернулся…
Дойдя до этого места в своем повествовании, Шахерезада увидела, что близится утренний рассвет, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А нос его удлинился до самых ног, и желудок его перевернулся, а кишки выпали, и все внутренности вытекли. Тогда он призвал старую Зат ад-Давахи, чтобы посоветоваться с нею о том, что ему оставалось делать. И старуха сейчас же пришла.
А нужно сказать, что эта старая Зат ад-Давахи, истинная причина всех несчастий, действительно была ужасною старухой: она была хитра, коварна, полна всякого зложелательства; рот ее издавал гнилостное зловоние; веки ее были красны и без ресниц; щеки дряблы и пропитаны пылью; лицо ее было черно как ночь; глаза гноились; тело ее запаршивело, волосы были грязны; спина согнута дугой, кожа изборождена морщинами. Это была истинная язва из всех язв и ядовитейшая из змей. И эта ужасная старуха проводила большую часть своего времени у царя Гардобия в Кайсарии; ей нравился его дворец, ибо в нем было множество молодых рабов как мужского, так и женского пола; и она заставляла молодых рабов из мужчин ласкать ее; сама же она любила ласкать молодых рабынь; и ничто в мире не доставляло ей такого удовольствия, как соприкосновение их молодых тел с ее телом. И она была необычайно многоопытна в искусстве возбуждения; она знала, как нежно сосать разные части их тел и как возбуждающе приятно щекотать их соски и растирать их вульву своими руками, чтобы довести до спазма невероятного удовольствия.