Но лиса только расхохоталась и сказала волку:
— Я вижу, что ты незнаком с наставлением мудрецов.
А волк с удивлением спросил ее:
— С каким наставлением и каких мудрецов?
И лиса сказала:
— Мудрец учит нас, о волк, гнусный и зловонный, что такие люди, как ты, люди с безобразным лицом, с грубым видом и уродливыми телом и душой, так же грубы и неспособны к благородным чувствам. И до какой степени это справедливо в применении к тебе! То, что ты сказал мне о дружбе, совершенно верно и неопровержимо, но как ты самообольщаешься, если думаешь, что эти столь прекрасные слова применимы к твоей низкой душе! Ибо если ты и в самом деле так изобретателен на мудрые советы, то почему бы тебе самому не найти средства выбраться из этой ямы? И если ты вправду так могуществен, как говоришь, то попробуй спасти свою душу от верной смерти! О, как ты напоминаешь мне историю с врачом!
— Какой там еще врач? — воскликнул волк.
А лиса сказала:
— Жил на свете один крестьянин, у которого приключилась большая опухоль на правой руке, и это мешало ему работать. И вот, выбившись из сил, он позвал врача, который слыл большим знатоком врачебной науки. И этот ученый пришел к больному с повязкою на глазу. И больной спросил его:
— Что это у тебя с глазом, о врач?
Он ответил:
— Опухоль, которая мешает мне видеть.
Тогда больной закричал ему:
— У тебя самого опухоль, и ты не можешь излечить ее! И после этого ты пришел лечить мою опухоль?! Поворачивай себе назад подобру-поздорову!
А ты, о волк проклятый, прежде чем мне давать совет и меня обучать мудрости, будь сам настолько мудр, чтоб спастись из этой ямы и оберечься от того, что сейчас польется на твою голову! А не то и сиди там, где сидишь!
Тогда волк заплакал, но, еще не совсем отчаявшись, сказал лисе:
— О подруга моя, прошу тебя, вытащи меня отсюда, ну хоть таким образом: подойди к краю ямы и протяни мне кончик своего хвоста, а я уцеплюсь за него и вылезу отсюда! И тогда обещаю тебе перед лицом Аллаха раскаяться во всех моих прежних жестокостях. И я спилю свои когти и обломаю свои большие зубы, чтоб не иметь даже искушения нападать на ближних моих. А потом я облекусь власяницею и удалюсь в уединенное место, чтоб предаться покаянию, и не буду есть ничего, кроме трав, и не буду пить ничего, кроме воды.
Но лиса, нимало не смягчившись, сказала волку:
— С каких же это пор стало так легко менять свою натуру? Ты волк, волком и останешься, и тебе не уверить меня в своем раскаянии! Да и очень уж это было бы наивно с моей стороны доверить тебе хвост свой. Нет, умирай себе там, ибо мудрец сказал: «Смерть злого есть благо для человечества, ибо она очищает землю».
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что занимается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Смерть злого есть благо для человечества, ибо она очищает землю.
При этих словах волк укусил себе лапу от отчаяния и от сдержанной ярости, но он еще более смягчил голос и сказал лисе:
— О лиса, порода, к которой ты принадлежишь, славится между всеми зверями всей земли утонченностью манер, благородством души, красноречием и кротостью характера! Прекрати же эту игру, ибо ты не можешь говорить такие вещи всерьез, и вспомни обычаи своего рода.
Но лиса начала так хохотать при этих словах, что лишилась чувств. Но она не замедлила прийти в себя и сказала волку:
— Я вижу, о грубиян неслыханный, что никто не подумал заняться твоим воспитанием. Но мне теперь не приходится заниматься этим, и я хочу только, пока ты еще не издох, всадить тебе в уши несколько изречений мудрых людей. Итак, знай, что все можно излечить, кроме смерти; все можно испортить, кроме алмаза; и наконец, что от всего можно уйти, кроме своей судьбы. Что касается тебя, то, кажется, ты обещал сейчас наградить меня, в случае если выйдешь из ямы, и предлагал свою дружбу. Но мне думается, что ты сильно смахиваешь на змею, историю которой ты, конечно, не знаешь по своему невежеству.
И так как волк признался в своем невежестве на этот счет, лиса сказала:
— Так-то, о волк, была одна змея, которой удалось спастись из рук факира. Но, пробыв долгое время в мешке фокусника, змея эта так отвыкла от движения, что едва-едва ползла по земле и была бы непременно вновь поймана фокусником или раздавлена, если бы ее не заметил один сострадательный прохожий. Он подумал, что она больна, и из жалости поднял и отогрел ее. Но как только она ожила, первым ее делом было отыскать наиболее чувствительное место на теле своего избавителя и запустить в него свое ядовитое жало. И человек сейчас же упал мертвым.