Тогда купец со стоном вскочил с кровати и, далеко отбросив одеяла и одежды, сбежал вниз к колодцу, где и стал смачивать укушенное место холодною водой; и уже не захотел вернуться к себе в комнату, а растянулся на скамейке во дворе, чтобы здесь провести остаток ночи.
А мышь могла совершенно свободно перенести в свою нору все золото купца; и когда наступило утро, в мешочке не оставалось более ни одного динария.
Таким образом блоха сумела отблагодарить мышь за ее гостеприимство и вознаградить ее сторицей.
— И ты, о ворон, — продолжала лиса, — надеюсь, скоро увидишь степень моей преданности тебе в отплату за тот дружеский договор, который я предлагаю заключить между нами.
Но ворон сказал ей:
— Правду сказать, сударыня лиса, твоя история далеко не убеждает меня. К тому же, в конце концов, каждый волен делать или не делать добро, особенно если это добро должно превратиться для него в источник бедствий. А в данном случае это именно так. Ведь в самом деле, ты уже давно славишься своими хитростями и изменами данному тобою слову, — как же могу я доверять тому, кто прославился своим коварством и еще так недавно умудрился предать и погубить своего двоюродного брата волка?! Ибо мне известно, о предательница, об этом преступлении, слух о котором облетел весь мир животных.
Если ты не задумалась погубить того, кто если не одной, то, во всяком случае, близкой тебе породы, после того как ты так долго бывала у него и пыталась всячески к нему подольститься, то весьма вероятно, что для тебя будет лишь простой забавой гибель того, кто тебе чужд и так разнится с тобою по породе. Кстати, это весьма напоминает мне одну историю, которая, видишь ли, на диво подходит к нашему с тобою случаю.
Лиса воскликнула:
— Какую историю?
Ворон сказал:
— Да историю о ястребе.
Но лиса сказала:
— Я не знаю этой истории о ястребе. Ну-ка, посмотрим, что это за штука!
И ворон сказал:
— Жил-был ястреб, тиранства которого переходили все возможные границы; ни одна птица, будь она большая или маленькая, не была застрахована от его притеснений; и он поселил ужас среди всех волков воздуха и волков земли, так что при одном приближении его дикие хищные звери бросали свою добычу и обращались в бегство, напуганные его страшным клювом и взъерошенными перьями. Но скоро настало время, когда под бременем лет опали его перья и притупились когти. И когда-то грозные челюсти ослабели, и крылья его утратили силу, и все тело одряхлело. До того жалок стал он в своем бессилии, что даже прежние враги его погнушались отплатить ему за его притеснение и наказали его лишь презрением. И он был вынужден, чтобы как-то питаться, довольствоваться объедками, которые оставляют птицы и животные.
И ты, лиса, если и утратила силу, то не утратила, как я замечаю, своего коварства. Ибо ты хочешь при твоей беспомощности сблизиться со мной, вполне сохранившим еще благодаря милости Творца силу крыльев, зоркость глаза и твердость клюва. Поверь мне, не пробуй поступать со мной как воробей!
И лиса в полном изумлении спросила его:
— О каком воробье ты говоришь?
Ворон сказал:
— Слушай. До меня дошло, что один воробей находился на лугу, по которому проходило стадо баранов, а он спокойно рылся клювом в земле, следя за баранами, как вдруг увидел, что огромный орел низринулся на маленького ягненка и, схватив его в когти, унесся с ним куда-то вдаль. При виде этого воробей оглянулся на себя с необычайной гордостью, распростер насколько мог свои крылья и сказал себе: «Но ведь и я умею летать и могу даже унести большого барана».
И он тотчас выбрал самого большого барана, у которого была такая густая и старая шерсть, что на животе, где она была пропитана навозной жижей, сбилась в клейкую и уже гниющую массу. И воробей ринулся на этого барана и хотел поднять его, только и всего. Но при первом же его движении лапки его запутались в клочьях шерсти, и сам он оказался пленником барана. Тогда прибежал пастух и схватил его, вырвал перья из его крыльев и, привязав его за ногу на веревку, отдал его как игрушку своим ребятам и сказал им: