И вот лишь только наступило утро, они простились со своим хозяином и направились к городу, и не медлили, как ни было трудно идти Али бен-Бекару, и пришли на ту улицу, на которой стоял их дом. Но так как они раньше подошли к двери дома Абальгассана, то он начал настойчиво приглашать своего друга зайти отдохнуть у него, так как не желал оставлять его в таком плачевном состоянии. И он приказал своим слугам приготовить для него лучшую комнату в доме и разостлать на полу новые тюфяки, которые хранились свернутыми в стенных шкафах для случаев, подобных этому. И князь Али, утомленный так, как если бы он шел много дней, не мог удержаться, чтобы не опуститься на тюфяк, и закрыл глаза и на несколько часов погрузился в сон. Проснувшись, он совершил омовение и исполнил свой молитвенный долг и оделся, чтобы уходить, но Абальгассан удержал его, говоря:
— О господин мой, не лучше ли тебе провести еще один день и одну ночь в моем доме, для того чтобы я мог побыть с тобою и рассеять твою тоску?!
Когда лодка подошла к противоположному берегу, Али бен-Бекар пришел в себя благодаря свежести ночного ветра и воды.
И он убедил его остаться. И действительно, когда пришел вечер, Абальгассан, который провел весь день в беседе со своим другом, позвал наиболее известных в Багдаде певиц; но ничто не могло отвлечь Али бен-Бекара от его печальных мыслей, напротив, певицы только еще более усилили его отчаяние и его скорбь, и он провел ночь еще более беспокойную, чем предшествовавшая; и к утру состояние его ухудшилось настолько, что друг его Абальгассан не захотел более удерживать его у себя. И вот он решил проводить его до его дома, после того как усадил на мула, которого привели из его конюшен рабы князя. И когда он передал князя его слугам и убедился, что он пока не нуждается в его присутствии, он распростился с ним, и старался ободрить его словами, и обещал ему вернуться к нему вновь, лишь только это окажется возможным. Потом он вышел из дома и отправился прямо на базар и открыл свою лавку, которая была заперта все это время.
И вот лишь только он привел в порядок свою лавку и уселся в ожидании клиентов, как увидел…
Но на этом месте своего рассказа Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Абальгассан уселся в ожидании клиентов и увидел, что к нему приближается молодая невольница, поверенная Шамс ан-Нахар. Она пожелала ему мира, и Абальгассан ответил на ее приветствие и при этом заметил, что она чем-то опечалена и расстроена, и увидел, что сердце ее бьется сильнее, чем обыкновенно. И он сказал ей:
— Как радостен для меня твой приход, о услужливая молодая девушка! Ах, пожалуйста, скажи мне, и поскорее, что сталось с твоей госпожой?
Она отвечала ему:
— Но, умоляю тебя, прежде передай мне все новости относительно князя Али, которого я оставила в таком печальном положении!
И Абальгассан рассказал ей все, что знал о горе и неисцелимом отчаянии своего друга. И когда он закончил, поверенная опечалилась еще больше и много вздыхала и взволнованным голосом сказала Абальгассану:
— О, как велико наше несчастье! Знай, о Бен-Тагер, что моя госпожа находится в еще более плачевном состоянии! Но я расскажу тебе подробно обо всем, что случилось после твоего ухода из залы вместе с твоим другом, после того как госпожа моя, лишившись чувств, упала к ногам халифа, который был сильно опечален и не знал, чему приписать эту внезапную болезнь. Вот когда я оставила вас обоих под охраной лодочника, я в большом беспокойстве поспешила к Шамс ан-Нахар, которая была по-прежнему без чувств и по-прежнему вся бледная, и слезы струились капля за каплей по ее распущенным волосам. И эмир правоверных, крайне опечаленный, сидел возле нее и, несмотря на все свои попытки, не мог достичь того, чтобы она очнулась и пришла в себя. И мы все были в таком отчаянии, какого ты даже не можешь себе представить; и на все вопросы, которые делал нам в тоске халиф, желая знать причину этой внезапной болезни, мы не ответили ни слова и только заплакали и бросились ниц между рук его, так как мы оберегали в глубине души тайну, которая не была ему известна. И это состояние невыразимой скорби длилось до полуночи. И вот мы освежали ей виски розовой водой и водой померанцевой, и обмахивали ее нашими опахалами, и наконец, к нашей радости, мы увидели, что она мало-помалу приходит в себя. Но лишь только она очнулась, слезы градом полились из глаз ее, к величайшему изумлению халифа, и он наконец заплакал и сам, и все это было так печально и необыкновенно!