ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ
ТОМ V
РАССКАЗ О МУДРОЙ СИМПАТИИ
Жил в Багдаде купец. Сказывают — но лучше всех знает обо всем Аллах, — что он был очень богат и вел обширнейшую торговлю. Купец пользовался почетом, уважением и всякого рода преимуществами, но не был счастлив, потому что Аллах не простер Своего благословения до того, чтобы даровать ему ребенка, хотя бы женского пола. Поэтому он печально думал о старости и с каждым днем замечал, что кости его становятся все более и более прозрачными, спина сгибается, и ни от одной из многочисленных супруг своих не дождался он ребенка. Но однажды, раздав много милостыни, посетив монахов, усердно попостившись и помолившись, он провел ночь с самой молодой из своих жен, и милостью Всевышнего с той самой ночи она понесла.
На девятом месяце супруга купца благополучно родила мальчика, прекрасного, как ясный месяц.
Благодарный Даровавшему ему такую милость купец не забыл исполнить данные обеты и щедро наделял бедных вдов и сирот в течение семи дней; потом утром седьмого дня он подумал о том, чтобы дать имя своему сыну, и назвал его Абу Хассаном.
Ребенка лелеяли кормилицы и красивые невольницы, и берегли его, как великую драгоценность, женщины и слуги до той поры, когда наступила для него пора учения. Тогда его передали ученейшим людям, научившим его читать великие слова Корана, красиво писать, сочинять стихи, считать и в особенности стрелять из лука. И был он образованнее всех людей своего поколения и своего века, и это было еще не все…
Действительно, к различным знаниям присоединялись его чарующее обаяние и совершенная красота. И вот в каких выражениях воспели стихотворцы того времени юношеские прелести его, свежесть щек его, краски губ его и едва заметный пушок, их украшавший:
Молодой Абу Хассан был радостью для отца и отрадой глаз его до поры, назначенной судьбой. Но когда старик почувствовал приближение смерти, он посадил сына между рук своих и сказал ему:
— Сын мой, близок конец мой, и мне остается только готовиться к тому, чтобы предстать перед Господом. Я завещаю тебе большое состояние, много богатств и земель, целые села, прекрасные земли и прекрасные сады; всего этого с избытком хватит тебе, детям твоим и внукам. Я советую тебе только пользоваться всем этим без излишеств, благодарить Дарующего и жить согласно с Его повелениями!
Затем старый купец умер от своей болезни, Абу Хассан же был чрезвычайно опечален его смертью, облекся в траур и заперся у себя.
Но скоро товарищам удалось развлечь его, утешить и уговорить его пойти освежиться в хаммам, а потом и переменить одежды; и сказали они ему в качестве окончательного утешения:
— Тот, кто оставляет таких детей, как ты, не умирает, а живет в них. Прогони же печаль и пользуйся своей молодостью и своим богатством!
Мало-помалу Абу Хассан стал забывать советы отца своего и кончил тем, что уверил себя в неиссякаемости счастья и богатства.
С тех пор он не переставал удовлетворять все свои прихоти, предаваться всякого рода удовольствиям: посещать певиц и женщин, играющих на разных музыкальных инструментах, поедать ежедневно огромное количество цыплят, так как он их очень любил, откупоривать сосуды со старым опьяняющим вином, слушать звон чокающихся кубков, разорять и портить все, что могло быть разорено и испорчено, тратить все, что могло быть истрачено, и в конце концов проснулся однажды утром нищим; из всего оставленного ему покойным отцом, из всех слуг и женщин осталась у него только одна из всех многочисленных невольниц.
Однако и в этом судьбе было угодно продолжать свои щедроты, так как именно эта невольница была жемчужиной из всех невольниц Запада и Востока, и осталась она в доме обнищавшего расточителя Абу Хассана, сына умершего купца.
Невольницу эту звали Симпатией, и действительно ни одно имя не согласовывалось так с качествами носившей его, как в этом случае. Невольница Симпатия была девственница, стройная, как буква «алеф», пропорционально сложенная и такая тоненькая и нежная, что само солнце не могло удлинить ее тени на земле; красота и свежесть лица ее были изумительны; все черты лица ее носили ясные следы благословения и доброго предзнаменования; рот ее, казалось, запечатлен был печатью Сулеймана как будто для того, чтобы тщательно хранить жемчужное сокровище, в нем заключавшееся; зубы ее были двумя ровными рядами жемчужного ожерелья, два граната ее груди были разделены самым очаровательным промежутком, и ее пупок был достаточно полым и достаточно широким, чтобы в нем поместилась унция мускатного ореха. Что касается монументальной нижней части тела ее, она была сработана идеально для своего размера и оставляла глубокую впадину на диванах и матрасах из-за внушительности своего веса. О ней-то и говорится в песне поэта: