Когда мы прочли эту надпись, мы пришли в беспредельное удивление и поспешили пойти по левой дороге, которая, пересекая Долину муравьев, должна была привести нас к городу евреев.
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Очнувшись от поразившего нас удивления, мы поспешили пойти по левой дороге, которая, пересекая Долину муравьев, должна была привести нас к городу евреев. Но не успели мы сделать однодневный переход, как услыхали, что земля колеблется под нашими ногами, и мы вскоре заметили появление моих подданных-обезьян, быстро приближавшихся с великим визирем во главе. Едва догнали они нас, как окружили со всех сторон, испуская громкие завывания от радости, что нашли нас, а великий визирь взял на себя труд быть выразителем всей этой радости, произнеся приветственную речь в нашу честь.
Эта встреча причинила нам большое разочарование, но мы тщательно постарались скрыть его, и вот мы с моими подданными готовились уже вернуться по дороге во дворец, как вдруг увидели, что из долины, которую мы в это время пересекали, выступило войско муравьев; и каждый из них был величиною с собаку. И в мгновение ока произошла страшная стычка между моими подданными и чудовищными муравьями, причем муравьи хватали обезьян в свои клещи и одним ударом разрезали их надвое, а обезьяны бросались десятками, чтобы убить только одного муравья.
Что касается нас, то мы решили воспользоваться этой битвой для того, чтобы обратиться в бегство верхом на наших собаках; но к несчастью, только мне одному удалось спастись, потому что мои три мамелюка были замечены муравьями, схвачены и разрезаны надвое их ужасными клещами. А я, оплакивая потерю своих последних спутников, доскакал до реки, которую я пересек вплавь, оставив на берегу свое верховое животное; затем я вылез здрав и невредим на другой берег и начал сушить одежды свои; после этого я погрузился в сон вплоть до утра, уверенный в своей безопасности, так как между мною и муравьями и обезьянами, моими подданными, находилась река.
Я проснулся на другое утро и отправился в путь. И шел я, питаясь растениями и корнями, дни за днями до тех пор, пока не пришел к вышеупомянутой горе, у подошвы которой я действительно увидал город; и это был город евреев, как и было сказано в надписи, но одно обстоятельство, которое я заметил позднее, сильно удивило меня: я заметил, что река, по сухому дну которой я пришел в тот день, чтобы войти в город, наполнена водой во все остальные дни недели; и тут я узнал, что эта река, изобилующая водами в остальные дни, не текла в субботу, в день праздника у евреев.
И вот я вошел в этот день в город и никого не встретил на улицах. Тогда я направился к первому попавшемуся мне на дороге дому, отворил дверь и проник туда. Я очутился тогда в зале, где сидело кругом множество лиц почтенной наружности. Тогда, ободренный их видом, я почтительно приблизился к ним и, поклонившись, сказал:
— Я Яншах, сын царя Тиглоса, владыки Кабула и начальника над племенем Бани Шалан. Я прошу вас, о господа мои, скажите мне, в каком расстоянии нахожусь я от своей страны и какою дорогой идти мне, чтобы попасть туда. Кроме того, я голоден.
Тогда все сидевшие там смотрели на меня, не отвечая; и тот, который, казалось, был их шейхом, не произнося ни слова, но объясняясь одними только знаками, сказал мне: «Ешь и пей, но не говори!»
И он указал мне на поднос, уставленный удивительными кушаньями, такими, каких я нигде в другом месте не встречал и главная составная часть которых, если судить по запаху, было растительное масло. Тогда я стал есть и пить и хранил молчание.
Когда я закончил, шейх евреев подошел ко мне и спросил меня, но опять объясняясь знаками: «Кто, откуда, куда?»
Тогда я тоже знаками спросил его, могу ли я отвечать, и на его утвердительный знак, сопровождаемый другим, означающим: «Произнеси три слова», я спросил: «Когда караван Кабул?»
Он ответил мне, также не произнося ни слова: «Не знаю».
И он знаком велел мне уйти, так как я закончил есть.
Тогда я поклонился ему, как и всем тем, кто был там, и вышел, крайне изумляясь этим странным приемом. Выйдя на улицу, я пытался собрать какие-нибудь сведения, когда наконец услыхал публичного глашатая, который кричал громким голосом:
— Пусть тот, кто хочет получить тысячу золотых и обладать невольницей несравненной красоты, следует за мною, чтобы совершить работу, отнимающую час времени!
Я, оторванный от всего, приблизился к глашатаю и сказал ему: