При виде ее очарованный халиф взял чашку, которой покрыто было горлышко кувшина, наполнил ее вином и, мысленно проговорив: «Пью за розы щек твоих, красавица», медленно выпил. Потом, наклонившись над молодым личиком, он поцеловал маленькое черное родимое пятно, притаившееся в левом уголке губ.
Но как ни был легок этот поцелуй, он разбудил молодую девушку, которая, узнав эмира правоверных, быстро встала в сильнейшем испуге. Но халиф успокоил ее и сказал ей:
— О молодая невольница, вот около тебя твоя лютня. Ты, вероятно, умеешь извлекать из нее прелестные звуки. Так как я решил провести эту ночь с тобой, хотя и не знаю тебя, то я бы желал, чтобы ты поиграла на своей лютне и спела что-нибудь.
Тогда молодая девушка взяла лютню и, настроив ее, извлекла из нее дивные звуки, так что халиф восхитился беспредельно, а молодая девушка, заметив это, не преминула воспользоваться этим.
И сказала она ему:
— Я страдаю от суровости судьбы, о эмир правоверных.
Халиф же спросил:
— В чем дело?
А она сказала:
— Сын твой аль-Амин, о эмир правоверных, купил меня несколько дней тому назад за десять тысяч динаров, чтобы подарить меня тебе. Но супруга твоя Сетт Зобейда, узнав об этом, выплатила сыну твоему деньги, истраченные им на эту покупку, и передала меня на руки черного евнуха, для того чтобы он запер меня в этом уединенном павильоне.
Когда халиф услышал эти слова, он пришел в страшное негодование и обещал молодой девушке дать на следующий же день отдельный дворец и двор, достойный ее красоты. Потом, овладев ею, он поспешно вышел, разбудил спавшего евнуха и велел ему немедленно идти к стихотворцу Абу Нувасу и сказать, чтобы он тотчас же явился во дворец.
То была молодая невольница, прекрасная, как полная луна, единственным покровом для которой служили ее распущенные волосы.
Халиф имел обыкновение посылать за стихотворцем каждый раз, когда его что-нибудь заботило, чтобы выслушивать его импровизации или заставлять его перекладывать на стихи какое-нибудь приключение, которое он сам ему и рассказывал.
Евнух отправился в дом Абу Нуваса и, не застав его там, принялся искать его во всех багдадских собраниях и наконец нашел его в одном духане[31] с плохою славою, в глубине квартала Зеленых Ворот. Он подошел к нему и сказал:
— О Абу Нувас, господин наш халиф просит тебя прийти во дворец.
Абу Нувас рассмеялся и сказал:
— Как же ты хочешь, о отец белизны, чтобы я двинулся отсюда, когда меня удерживает здесь заложником один молодой человек, мой приятель?
Евнух спросил:
— Где же он и кто он?
Тот отвечал:
— Он очень мил, красив и безбород! Я обещал ему в подарок тысячу драхм; но так как при мне нет таких денег, то я не могу уйти, не уплатив долга.
При этих словах евнух воскликнул:
— Клянусь Аллахом, Абу Нувас, покажи мне этого юношу, и если он действительно так хорош, как ты его описываешь, то все тебе простится, и даже более того.
В то время как они разговаривали, юноша просунул голову в дверь, и Абу Нувас воскликнул, обращаясь в его сторону:
Если бы ветвь всколыхнулась,
Как запели бы птицы…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Абу Нувас воскликнул, обращаясь в сторону юноши:
Если бы ветвь всколыхнулась,
Как запели бы птицы…
Тогда юноша вошел в залу. Он действительно был необыкновенно хорош собой, и на нем были три разноцветные туники, надетые одна на другую: первая белая, вторая красная, третья черная.
Увидев его сначала в белом, Абу Нувас почувствовал, как в сердце его засверкал огонь вдохновения, и сымпровизировал: