— Непозволительно быть до такой степени щедрым, чтобы давать какому-то рыбаку четыре тысячи драхм за одну рыбу. Ты бы должен был отобрать назад эти деньги, иначе всякий, кто преподнесет тебе отныне какой-нибудь подарок, будет возлагать надежды на эту цену, основываясь на этом случае; и ты не будешь знать, что делать со всеми этими притязаниями.
Царь Хосрой ответил:
— Было бы, однако, позором для царя отбирать то, что он уже дал. Забудем же то, что уже прошло!
Но Ширин ответила:
— Нет, невозможно так оставлять это дело. Есть способ отобрать эти деньги так, чтобы ни сам рыбак, ни кто-либо другой не имел права роптать. Для этого нужно только вернуть этого рыбака и спросить его: «Рыба, которую ты принес мне, самец или самка?» Если он ответит, что это самец, то отдай ему рыбу назад, говоря: «Я же желал иметь самку». А если он скажет, что это самка, то ты тоже отдай ее ему, говоря: «Я же хотел иметь самца».
Царь Хосрой, который чрезвычайно любил прекрасную Ширин, не пожелал противоречить ей и поспешил, хотя и не без сожаления, сделать так, как она ему советовала. Но рыбак оказался человеком, одаренным тонким умом и находчивостью, и, когда Хосрой, вернув его назад, спросил его: «Рыба, которую ты принес мне, самец или самка?» — он облобызал землю и ответил:
— Рыба эта, о царь, двуполая.
При этих словах Хосрой весь распустился от удовольствия и стал смеяться, а затем приказал своему управителю выдать этому рыбаку восемь тысяч драхм вместо четырех тысяч. Рыбак последовал за управителем, который отсчитал ему все восемь тысяч драхм, и, положив их в мешок, в котором принес рыбу, вышел. Когда он был уже во дворе дворца, то выронил по нечаянности из мешка одну серебряную драхму. И он поспешил положить на землю мешок свой и стал искать эту драхму и, найдя, подобрал ее с большою радостью.
Между тем Хосрой и Ширин наблюдали за ним с террасы и видели все, что происходило. Тогда Ширин, довольная представившимся случаем, воскликнула…
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что брезжит утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Между тем Хосрой и Ширин наблюдали за ним с террасы и видели все, что происходило. Тогда Ширин, довольная представившимся случаем, воскликнула:
— Вор твой рыбак! Какова его низость! Он выронил одну драхму, и он настолько презрен, что, вместо того чтобы предоставить подобрать ее какому-нибудь бедняку, подбирает ее сам и тем самым отнимает ее у неимущих.
При этих словах Хосрой сильно вознегодовал и, приказав вернуть рыбака, сказал ему:
— О гнусное существо! Видно, ты не человек, так мелка душа твоя! Твоя скупость губит тебя, скупость, побуждающая тебя отложить мешок, полный денег, для того чтобы подобрать одну-единственную драхму, упавшую на счастье бедняку!
Тогда рыбак облобызал землю у ног царя Персии, великого Хосроя, и ответил:
— Да продлит Аллах жизнь царя! Если я поднял эту драхму, то отнюдь не потому, что дорожу ее ценой, но лишь потому, что ценность ее велика в моих глазах: разве не носит она с одной стороны изображение царя, а с другой — имя его? Я не хотел оставить ее там, чтобы какой-нибудь прохожий мог по неосмотрительности наступить на нее. И я поспешил поднять ее, следуя в этом примеру самого царя, который поднял меня из грязи, меня, едва стоящего одну драхму!
Ответ этот до того понравился царю Хосрою, что он велел выдать рыбаку еще четыре тысячи драхм и приказал государственным глашатаям возвещать по всему царству: «Никогда не следует слушать советы женщины, ибо тот, кто их слушает, совершает две ошибки, желая избежать половины одной».
Царь Шахрияр, выслушав эту историю, сказал:
— Я весьма одобряю поведение Хосроя и его недоверие к женщинам. Они являются причиной многих бедствий.
Но Шахерезада, улыбаясь, уже вновь начала:
ДЕЛЕЖ
Однажды ночью халиф Гарун аль-Рашид жаловался на бессонницу в присутствии визиря своего Джафара и меченосца Масрура, как вдруг Масрур разразился взрывом смеха. Халиф взглянул на него, нахмурив брови, и сказал ему:
— Над чем же это ты так смеешься? Безумие это или насмешка? Масрур ответил:
— Нет, клянусь Аллахом, о эмир правоверных, клянусь тебе родством, которое связывает тебя с пророком, что если я смеюсь, то вовсе не вследствие одной из этих причин, а просто потому, что мне вспомнились остроты некоего Ибн аль-Араби, вокруг которого толпились вчера на Тигре, чтобы слышать, что он говорит!