На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что уж бизок рассвет, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А когда царь снова взошел на помост, чтобы напиться ледяного шербета, он спросил Абу Сира:
— Во сколько же ценишь ты такой хаммам и какую цену думаешь за него взять?
Он ответил:
— Ту цену, которую назначит царь.
Тот сказал:
— Я оцениваю такой хаммам в тысячу динаров, не меньше.
И велел он отсчитать тысячу динаров Абу Сиру и сказал ему:
— С этого дня ты будешь брать по тысяче динаров с каждого человека, который придет в твой хаммам.
Но Абу Сир ответил:
— Извини меня, о царь времен. Люди не равны: одни богаты, другие бедны. А потому, если бы я стал брать с каждого клиента по тысяче динаров, хаммам не мог бы существовать, и его пришлось бы закрыть, так как бедные не в состоянии платить за хаммам тысячу динаров.
Тогда царь спросил:
— Как же ты думаешь устроить дело?
Абу Сир ответил:
— Что касается платы, я предоставлю определять ее великодушию клиентов. Таким образом, каждый будет платить сообразно со своими средствами и щедростью сердца своего. И бедняк будет давать то, что может. А что касается этой тысячи динаров, то это подарок царя.
И эмиры, и визири, услышав эти слова, весьма одобрили Абу Сира и прибавили:
— Он говорит правду, о царь времен, и это совершенная справедливость. Ты же, о возлюбленный царь наш, думаешь, что все люди могут поступать так же, как ты.
Царь сказал:
— Может быть, и так. Во всяком случае, человек этот — чужеземец, он очень беден, и мы тем более обязаны быть щедрыми и великодушными по отношению к нему, потому что он дал нашему городу этот хаммам, подобного которому мы никогда не видели и благодаря которому наш город приобрел несравненное значение и блеск. Но если вы говорите, что не можете платить за хаммам по тысяче динаров, разрешаю вам платить на этот раз только по сто динаров и дать ему, сверх того, молодого белого невольника, негра и девственницу. А на будущее, так как он сам так рассудил, каждый из вас будет платить ему, сообразуясь со своими средствами и великодушием.
Они ответили:
— Конечно, мы согласны!
И, выкупавшись в хаммаме в тот день, они заплатили Абу Сиру по сто динаров золотом, и, сверх того, каждый подарил ему молодого белого невольника, негра и девственницу. Всех же эмиров и вельмож, выкупавшихся после царя, было сорок человек, а следовательно, Абу Сир получил четыре тысячи динаров, сорок белых юношей, сорок негров и сорок девственниц, а от царя — десять тысяч динаров, десять белых юношей, десять молодых негров и десять девственниц, прекрасных, как луны.
Когда Абу Сир получил золото и подарки, он приблизился к царю, поцеловал землю между рук его и сказал:
— О царь благословенный, о благовещающий лик, о справедливый государь, куда же помещусь я со всем этих войском белых юношей, негров и отроковиц?
Царь ответил ему:
— Я велел дать тебе все для того, чтобы ты был богат; я подумал, что, быть может, ты захочешь когда-нибудь вернуться на родину к своему семейству, и тогда ты сможешь увезти от нас достаточно богатств, чтобы жить у себя дома, ни в чем не нуждаясь.
Цирюльник же ответил:
— О царь времен, да сохранит тебя Аллах и да дарует Он тебе благоденствие! Но все эти невольники — это хорошо для царей, а не для меня, которому вовсе не нужно этого для того, чтобы есть хлеб и сыр со своей семьей. Чем мне кормить и во что одевать все это войско белых и черных молодых людей и отроковиц? Клянусь Аллахом! Их молодые зубы не замедлят съесть весь мой заработок и меня самого!
Царь рассмеялся и сказал:
— Клянусь жизнью, ты прав. Это действительно целое войско; тебе одному их не прокормить, и поместить их негде. Чтобы избавиться от них, не хочешь ли продать их мне по сто динаров за каждого?
Абу Сир сказал:
— Продаю их тебе за эту цену.
Царь тотчас же велел призвать своего казначея, который и выдал ему полностью стоимость ста пятидесяти невольников; а царь, в свою очередь, отослал всех этих невольников к их прежним хозяевам в качестве подарка. Абу Сир же поблагодарил царя за все его милости и сказал ему:
— Да успокоит Аллах душу твою, как ты успокоил мою, избавив меня от острых зубов этих прожорливых жеребят, которых один Аллах мог насытить!
И снова засмеялся царь от этих слов, и снова выказал свою щедрость по отношению к Абу Сиру, а потом в сопровождении вельмож своего царства вышел из хаммама и вернулся в свой дворец.