Тогда цирюльник поднял ее и отнес корабельным слугам, а сам пошел снова к капитану, чтобы выпить с ним что-нибудь, а затем вернулся на ночь к Абу Киру, храпевшему с таким же шумом, как вода, плескавшаяся в борта корабля.
На другой день и в следующие дни цирюльник Абу Сир продолжал брить пассажиров и моряков, которые платили ему тем или другим; он же каждый вечер обедал у капитана и великодушно кормил товарища, который, со своей стороны, ограничивался тем, что ел и спал. И так продолжалось двадцать дней плавания, пока наконец на двадцать первый день корабль не вошел в гавань незнакомого города.
Тогда Абу Кир и Абу Сир сошли с корабля на землю и наняли в хане маленькое помещение, которое цирюльник поспешил украсить новой циновкой, купленной на базаре, и двумя шерстяными одеялами. Затем цирюльник, доставив все необходимое красильщику, который продолжал жаловаться на морскую болезнь, оставил его спящим в хане, а сам отправился в город с принадлежностями своего ремесла и принялся за свое дело на перекрестках на открытом воздухе, брея то носильщиков, то погонщиков, то метельщиков, то разносчиков и даже довольно богатых купцов, привлеченных молвой о его искусстве.
Вечером он вернулся домой и расставил перед товарищем блюда, а товарищ спал, и разбудить его удалось, только дав понюхать аромат шашлыка из ягнятины. Так и дальше шло у них: Абу Сир продолжал жаловаться на остатки морской болезни целые сорок дней, и каждый день, в полдень и при закате солнца, цирюльник возвращался в хан, чтобы накормить красильщика и услужить ему, заработав столько, сколько позволяла его судьба и его бритва; красильщик поглощал лепешки, огурцы, свежий лук, шашлык, и желудок его был неутомим, и как ни хвалил ему несравненную красоту города цирюльник, и как ни звал его прогуляться по базарам и садам, Абу Кир неизменно отвечал ему: «У меня до сих пор еще кружится голова». И, поглотив различное жаркое, наевшись до отвала, он снова погружался в тяжелый сон. А честный, добрый цирюльник Абу Сир воздерживался от малейшего упрека своему товарищу-обжоре и не докучал ему ни жалобами, ни спорами.
Но по прошествии сорока дней бедняга цирюльник заболел и, будучи не в состоянии выходить на промысел, попросил привратника хана заботиться о товарище и покупать ему все, что ему понадобится. Однако несколько дней спустя положение больного так ухудшилось, что он потерял сознание и лежал как мертвец. Теперь, так как некому было уже кормить его, красильщик почувствовал укусы голода и волей-неволей вынужден был вставать и искать направо и налево, нет ли чего-нибудь перекусить. Но все было уже съедено в доме, и не оставалось ровно ничего; тогда он принялся шарить в карманах товарища, неподвижно лежавшего на полу, и нашел кошелек, заключавший деньги, заработанные беднягой по грошам и во время плавания, и в течение сорока дней работы в городе. И, взяв кошелек, Абу Кир спрятал его к себе в пояс и, нисколько не заботясь о больном товарище, как будто того уже не было на свете, вышел из хана, заперев на щеколду дверь дома.
А так как привратник в это время был в отлучке, то никто не видел, как он вышел, и не спросил, куда он идет.
Первой заботой Абу Кира было бежать к пирожнику, где он купил себе целый поднос с кенафой и другой — со слоеными пирожками; все это запил он кружкой шербета с мускусом и другой — с питьем из ягодного сока и амбры. Затем…
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Тогда направился он к базару и купил себе там прекрасную одежду и прекрасные вещи. Нарядившись, он принялся разгуливать медленными шагами по улицам, развлекаясь и забавляясь всем, что встречал нового в этом городе, подобного которому он никогда не видел. Но между прочим, его особенно поразило то, что все жители были одеты или в синее, или в белое платье, никаких других цветов не замечалось. Даже в лавках торговцев продавались только синие или белые ткани. У продавцов ароматических веществ также все было или синее, или белое; даже конь был синий. У продавцов шербета в графинах виднелся только белый, и не было ни красного, ни розового, ни фиолетового. Это открытие чрезвычайно удивило его. Но удивление его достигло крайних пределов у дверей одного красильщика: в лоханях этого красильщика он увидел одну только индиговую краску. Тогда, будучи не в силах долее сдерживать свое любопытство и изумление, Абу Кир вошел в лавочку, вытащил из кармана белый платок и подал его красильщику, говоря: