Тогда только мать Аладдина, стоявшая позади, вышла на средину полумесяца, образуемого сорока перемежавшимися парами, и после обычных поклонов и взаимных приветствий сказала царю, онемевшему от изумления перед таким несравненным зрелищем:
— О царь времен, сын мой Аладдин, раб твой, посылает меня с приданым, которое ты требовал за Бадрульбудур, почитаемую дочь твою! Он поручил мне сказать тебе, что ты ошибся в оценке стоимости царевны и что все это много ниже ее достоинств. Но он надеется, что ты извинишь его за эту малость и примешь эту скромную дань в ожидании того, что он сделает в будущем.
Так говорила мать Аладдина. Но султан так озадачился, что был не в состоянии хорошенько понять то, что она сказала, и стоял, открыв рот и вытаращив глаза. И смотрел он попеременно на сорок золотых блюд, на то, что в них заключалось, на молодых невольниц, принесших блюда, и на молодых негров, сопровождавших этих разносчиц. И не знал он, чем ему больше любоваться: драгоценностями ли, подобных которым не было на всем свете, или невольницами, прекрасными, как луны, или невольниками-неграми, казавшимися царями? И стоял он так с час и не мог вымолвить ни слова и оторвать глаз от всех чудес, которые видел перед собою. И кончил он тем, что, вместо того чтобы обратиться к матери Аладдина и выразить ей свои чувства по поводу всего того, что она представила ему, он повернулся к своему великому визирю и сказал:
— Клянусь жизнью своею! Что значат богатства наши и мой дворец в сравнении с таким великолепием?! И что должны мы думать о человеке, могущем собрать и прислать нам все это в такой короткий срок, который едва достаточен для того, чтобы только выразить желание?! И чем становятся достоинства самой дочери моей перед лицом такого обилия красоты?!
И визирь, несмотря на всю досаду и неудовольствие, испытываемые им после всего случившегося с его сыном, сказал:
— Да, клянусь Аллахом! Все это прекрасно, но все-таки царевна Бадрульбудур — единственное сокровище и стоит больше всего этого!
А султан сказал:
— Клянусь Аллахом! Это стоит ее и даже много превышает ее стоимость! Вот почему я и не потерплю убытка, если выдам ее замуж за такого богатого, щедрого и великолепного человека, как властитель Аладдин, сын наш!
И, обернувшись к остальным визирям, эмирам и именитым людям, он вопросил их взглядом. И все ответили троекратным поклоном до земли в знак согласия своего с тем, что сказал султан.
Тогда султан уже перестал колебаться.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И все ответили троекратным поклоном до земли в знак согласия своего с тем, что сказал султан.
Тогда султан уже перестал колебаться. И, не заботясь уже о том, обладал ли Аладдин всеми остальными качествами и правами, которые требуются от жениха дочери султана, он повернулся к матери Аладдина и сказал ей: — О достоуважаемая мать Аладдина, прошу тебя передать сыну твоему, что с этой минуты он вошел в мой дом и в мою семью и я жду только его прихода, чтобы обнять его, как отец обнимает сына, и чтобы сочетать его браком с моей дочерью Бадрульбудур согласно Корану и Сунне!
И мать Аладдина после обоюдных приветствий поспешила удалиться и с быстротой ветра понеслась домой, чтобы сообщить сыну обо всем происшедшем. И торопила она его и говорила, чтобы он поспешил явиться к султану, ожидающему его с живейшим нетерпением. Аладдин же, узнав о том, что после столь долгого ожидания исполняются все его желания, не хотел показать, до какой степени опьянен он радостным известием, и спокойнейшим голосом и без всякой торопливости ответил:
— Это счастье послано мне Аллахом, твоими благословениями и твоим неутомимым усердием, о мать моя!
И поцеловал он у нее руки и попросил позволения удалиться в свою комнату, чтобы приготовиться к посещению султана.
Как только остался один, Аладдин взял волшебную лампу, оказавшую ему уже так много услуг, и потер ее, как делал это всегда.
И немедленно явился джинн и, склонившись перед ним, как обычно, спросил какая требуется от него услуга.
И Аладдин ответил:
— О джинн — слуга лампы, — я желаю идти в хаммам! А после хаммама хочу, чтобы ты принес мне такое платье, какого нет ни у одного из величайших царей мира, такое великолепное, чтобы знатоки могли оценить его по крайней мере в тысячу тысяч золотых динаров. Вот и все пока.
Тогда джинн — слуга лампы, — поклонившись в знак повиновения, согнул спину пополам и сказал Аладдину: