И стражники схватили Аладдина, хотя и сожалели о том, связали ему руки, надели ему на шею толстую и тяжелую цепь, которой окружили и его пояс, и потащили его в город за эту цепь, заставив его идти пешком, между тем как сами продолжали путь свой верхом.
Когда стража доехала до первых предместий города, прохожие, увидав Аладдина в таком положении, не сомневались, что султан по неизвестной им причине велит отрубить ему голову. А так как Аладдин своей добротой и своею щедростью приобрел всеобщее расположение, то, увидав его, прохожие поспешили идти за ним следом, и одни вооружились саблями, другие — дубинами, третьи — палками и камнями. И число их росло, по мере того как стража приближалась к дворцу, так что, когда прибыли на дворцовую площадь, сопровождавших Аладдина жителей было уже тысяча тысяч. И все кричали и протестовали, грозили своим оружием страже, которой лишь с величайшим трудом удалось сдержать толпу и проникнуть во дворец. И в то время как толпа продолжала вопить, кричать и ругаться на площади, требуя, чтобы ей отдали целым и невредимым господина ее Аладдина, стражники ввели его, закованного в цепи, в залу, где ждал его тоскующий и разгневанный султан.
Как только Аладдин предстал пред лицо его, султан в невообразимом бешенстве, не спросив даже, что сталось с дворцом и дочерью его Бадрульбудур, закричал меченосцу:
— Руби сейчас голову этому проклятому обманщику!
И не захотел он ни слушать его, ни смотреть на него ни одной минуты. И меченосец увел Аладдина на террасу, господствовавшую над площадью, где собралась бурная толпа, велел ему стать на колени на кусок окрашенной в красный цвет кожи, завязал ему глаза, снял цепь с его шеи и с тела и сказал ему:
— Исповедуй свою веру перед смертью!
И, обойдя вокруг него три раза, он взмахнул саблей и уже готов был нанести удар. Но именно в эту минуту толпа, заметив, что меченосец сейчас казнит Аладдина, приняла свои меры и с грозным криком стала карабкаться на стены дворца и ломиться в двери.
И султан увидел это и сильно испугался, опасаясь какого-нибудь прискорбного события. И обернулся он к меченосцу и сказал ему:
— Повремени и не руби голову этому преступнику!
А начальнику стражи сказал:
— Вели объявить народу, что я дарую помилование этому проклятому человеку!
И когда тотчас же прокричали с террас этот приказ, возмутившаяся толпа успокоилась, и те, кто лез на террасы, и те, кто ломился в двери, отказались от своих намерений.
Тогда Аладдин, которому озаботились развязать глаза на виду у толпы и освободить руки, скрученные за спиной, поднялся с кожаного ковра, на котором совершались казни, и, подняв голову, посмотрел на султана с полными слез глазами и спросил:
— О царь времен, умоляю твое величие сказать мне только, какое же преступление я мог совершить, что заслужил гнев твой и такую немилость?
А султан, у которого лицо сильно пожелтело, сказал ему, сдерживая гнев:
— Какое преступление, несчастный?! Так ты не знаешь?! Но ты перестанешь притворяться, когда я заставлю тебя увидеть его твоими собственными глазами! — И закричал ему: — Ступай за мной!
И пошел султан впереди и повел его на другой конец дворца, в ту сторону, где возвышался прежде дворец Бадрульбудур, окруженный садами, и сказал султан:
— Посмотри в это окно и скажи мне, так как ты должен это знать, что сталось с дворцом, в котором жила дочь моя?
И Аладдин посмотрел в окно.
И не увидел он ни дворца, ни садов, ни каких-либо следов их, но лишь пустынную площадь, такую, какою она была в тот день, когда он приказал джинну — слуге лампы — построить на ней чудесное зрелище. И это так потрясло его, изумило и огорчило, что он едва не лишился чувств. И не в силах был он вымолвить ни слова.
А султан закричал:
— Ну что, проклятый обманщик, где дворец, где моя дочь, ядро моего сердца, мое единственное дитя?
Аладдин глубоко вздохнул и залился слезами, а потом сказал:
— О царь времен, я не знаю этого!
Султан же сказал:
— Слушай! Я не прошу тебя восстановить твой проклятый дворец, но приказываю тебе возвратить мне дочь мою! И если ты этого не сделаешь сейчас же или не скажешь мне, что с ней сталось, клянусь головою своею, я велю казнить тебя!
Бесконечно взволнованный, Аладдин опустил глаза и думал с час. Потом, подняв голову, он сказал:
— О царь времен, никто не избегнет судьбы своей. И если судьбе угодно, чтобы голова моя была отрублена за преступление, которого я не совершал, никакая сила в мире не сможет спасти меня. Я прошу у тебя только перед смертью сорок дней отсрочки, чтобы разыскать возлюбленную супругу мою, исчезнувшую вместе с дворцом, в то время как я был на охоте; не знаю, каким образом это случилось, и клянусь тебе в том истинностью нашей веры и достоинствами господина нашего Мухаммеда (мир и молитва над ним!).