А дух ответил:
— Слышать — значит и повиноваться! — и исчез.
И в мгновение ока совершилось перенесение, так что никто и не почувствовал; дворец только слегка покачнулся два раза: один при отбытии, а другой — когда прибыл на место.
Тогда Аладдин, убедившись, что дворец действительно прибыл и поставлен против дворца султана, на том месте, где и раньше стоял, пошел к супруге своей Бадрульбудур, много целовал ее и сказал:
— Вот мы и приехали в город отца твоего! Но так как теперь уже ночь, то лучше объявить султану о нашем возвращении завтра утром. Теперь же будем думать только о нашем торжестве и радоваться ему и нашему свиданию, о Бадрульбудур!
А так как Аладдин со вчерашнего дня ничего не ел, то они велели слугам подать себе сытный ужин в зале с девяноста девятью окнами. Затем в наслаждениях счастливо провели они вместе эту ночь.
На другое утро султан, по обыкновению, вышел из дворца, чтобы идти оплакивать дочь свою на то место, где думал найти одни ямы из-под фундамента ее дворца. Печально взглянул он в ту сторону и остолбенел от удивления, увидев, что на площади снова стоит великолепный дворец и нет больше пустыря. И подумалось ему сперва, что это мираж или призрак, вызванный его встревоженным умом, и несколько раз протер он себе глаза. Но так как видение не исчезало, он перестал сомневаться в его действительности, и, забыв о своем султанском достоинстве, побежал, размахивая руками, крича от радости, толкая стражников и привратников, и взбежал одним духом на алебастровую лестницу, несмотря на свои преклонные лета, и вбежал в залу под хрустальным куполом и с девяноста девятью окнами, где, улыбаясь, ждали его Аладдин и Бадрульбудур. И, увидев его, они оба поднялись и побежали ему навстречу. И обнял султан дочь свою, проливая слезы радости, с бесконечным умилением; и она также.
В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И обнял султан дочь свою, проливая слезы радости, с бесконечным умилением; и она также. И когда наконец в состоянии был открыть рот и заговорить, он сказал:
— О дочь моя, с удивлением вижу, что лицо твое нисколько не изменилось и не пожелтело с того дня, как я видел тебя в последний раз. Но, о дочь моего сердца, ты ведь должна была сильно страдать во время разлуки нашей, и, вероятно, ты была страшно напугана и встревожена, когда тебя вместе со всем дворцом перенесли в другое место?! Я сам при мысли об этом дрожу от страха!
Поспеши же, о дочь моя, объяснить причину, почему так мало изменилось лицо твое, и расскажи, ничего не скрывая, обо всем от начала и до конца!
И Бадрульбудур ответила:
— О отец мой, знай, что если я так мало изменилась в лице и так мало пожелтела кожа моя, то это потому, что я успела восстановить то, что потеряла во время разлуки моей с тобою и супругом моим Аладдином. Радость свидания с вами обоими возвратила свежесть лицу моему. Но я много страдала и много плакала как потому, что была лишена вашей ласки, так и потому, что подпала под власть этого проклятого магрибского волшебника, который был причиной всего, что случилось со мною, говорил не нравившиеся мне речи и, похитив меня, желал еще и соблазнить меня. Но всему виной моя опрометчивость, побудившая меня уступить другому то, что мне не принадлежало.
И рассказала она отцу без перерыва все свое приключение, не пропуская и не забывая ни одной подробности. Но повторять все это нет надобности. И когда она закончила, Аладдин, не открывавший до сих пор рта, повернулся к султану, повергнутому в величайшее изумление, и указал ему на лежавшее за занавесом бездыханное тело волшебника, лицо которого совершенно почернело от приема сильной дозы банжа, и сказал он султану:
— Вот обманщик и настоящий виновник наших бывших несчастий и моей опалы! Но Аллах наказал его!
При виде этого султан вполне убедился в невиновности Аладдина, обнял его с большою нежностью, прижал к груди своей и сказал ему:
— О сын мой Аладдин, не осуждай меня слишком строго за мое отношение к тебе и прости меня за дурное обращение с тобой! Я немножко заслуживаю прощения твоего по причине привязанности моей к единственной дочери моей Бадрульбудур и потому, что ты знаешь, как полно нежности сердце отца; я же предпочел бы потерять все мое царство, лишь бы не упал волос с головы моей возлюбленной дочери!