Но Абул Гассан закричал ей:
— Ступай прочь, о проклятая старуха! Ты говоришь с эмиром правоверных Гаруном аль-Рашидом! Удались от лица наместника Аллаха на земле!
Услышав это, старуха стала бить себя по лицу и воскликнула:
— Имя Аллаха над тобой, дитя мое! Молю тебя, не кричи таких безумных слов! Соседи услышат — и мы пропали! Да снизойдет покой и ясность на твой рассудок!
Но Абул Гассан воскликнул:
— Говорю тебе, ступай прочь, противная старуха! Ты с ума сошла, если смешиваешь меня со своим сыном? Я — Гарун аль-Рашид, эмир правоверных, властитель Востока и Запада!
Она же била себя по лицу и говорила жалобным голосом:
— Да смутит Аллах лукавого! Милосердие Всевышнего да избавит тебя от наваждения, о дитя мое! Как такая безумная мысль могла проникнуть в твой ум? Разве не видишь, что эта комната вовсе не похожа на дворец халифа, разве не помнишь, что всегда жил в ней при своей старухе матери, любящей тебя, йа Абул Гассан? Послушай меня, отгони от себя эти пустые и опасные сны, которые привиделись тебе сегодня ночью, и выпей, чтобы успокоиться, немного воды из этого кувшина!
Тогда Абул Гассан взял кувшин из рук матери своей, выпил воды и сказал, несколько успокоившись:
— Может быть, и в самом деле я Абул Гассан!
И опустил он голову и, подперев щеку рукой, раздумывал с час и, не поднимая головы, сказал себе вслух, как человек, очнувшийся от глубокого сна:
— Да, клянусь Аллахом! Весьма возможно, что я Абул Гассан. Да, без сомнения, я Абул Гассан. Это моя комната. Валлахи![10] Узнаю ее теперь. А ты, ты мать моя, а я твой сын. Да, я Абул Гассан! — И прибавил он: — Но какими чарами влезли мне в голову все эти безумства?
При этих словах бедная старуха заплакала от радости, убедившись, что сын ее совершенно успокоился. И, осушив слезы, она собралась уже принести ему поесть и расспросить подробно о странном сне, как вдруг Абул Гассан, с минуту глядевший куда-то неподвижным взглядом, вскочил как бешеный, схватил бедную женщину за платье и принялся трясти ее и кричать:
— Ах ты, гнусная старуха, если ты не хочешь, чтобы я задушил тебя, говори сейчас же, какие враги лишили меня престола, и кто запер меня в эту тюрьму, и кто ты сама, держащая меня в этой жалкой норе?! О! Опасайся гнева моего, когда я возвращу себе престол! Бойся мести великого государя твоего, халифа Гаруна аль-Рашида, каким я и остаюсь!
И, встряхнув ее, он выпустил ее из рук. Она же упала на циновку, рыдая и жалуясь. Абул Гассан же, вне себя от бешенства, упал на кровать и, держась за голову обеими руками, предался вихрю своих мыслей.
Но спустя некоторое время старуха встала и, так как в сердце ее было много нежности к сыну, не колеблясь, хотя и дрожа всем телом, принесла ему немножко сиропа на розовой воде и заставила его выпить глоток, а чтобы придать другой оборот мыслям его, сказала:
— Слушай, сын мой, что расскажу тебе. Это, я уверена, доставит тебе большое удовольствие. Знай, что начальник стражи приходил вчера от имени халифа арестовать шейх-аль-балада и его двух помощников; им дали каждому по четыреста палок по подошвам и водили по городу на шелудивом верблюде лицом к хвосту, а женщины и дети плевали на них и свистали. После этого шейх-аль-балада посадили на кол ртом, бросили первого помощника в нашу выгребную яму, а второго приговорили к чрезвычайно сложному наказанию, которое заключается в том, что он всю жизнь должен сидеть на стуле, который все время будет подламываться под ним.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
К чрезвычайно сложному наказанию, которое заключается в том, что он всю жизнь должен сидеть на стуле, который все время будет подламываться под ним.
Когда Абул Гассан выслушал этот рассказ, который, по мнению доброй старухи, должен был успокоить взволнованную душу ее сына, он более, чем когда-либо, убедился в своем наследственном достоинстве эмира правоверных и халифа. И сказал он матери своей:
— О злосчастная старуха, твои слова не только не разубедили меня, но, напротив, только подтвердили мою уверенность в том, что я Гарун аль-Рашид, в чем, впрочем, я никогда и не сомневался. А чтобы и ты убедилась в этом, знай, что я сам дал приказ моему начальнику стражи Ахмеду Коросте наказать трех негодяев нашего участка. Перестань же уверять меня, что я брежу или что в меня вселился шайтан! Поклонись же моей славе, поцелуй землю между рук моих и проси у меня прощения за необдуманные слова и за то, что ты сомневалась!