После этих слов сына мать уже перестала сомневаться в том, что он сошел с ума, и сказала ему:
— Да ниспошлет Аллах росу благословения Своего на голову твою, о Абул Гассан, и да простит Он тебя, и да возвратит Он тебе разум милостью Своею! Но, умоляю тебя, сын мой, перестань произносить имя халифа и присваивать его себе, так как соседи могут услышать и передать слова твои вали, а он арестует и велит повесить тебя на дворцовых воротах.
Потом старуха, будучи не в силах подавить свое волнение, стала громко жаловаться и ударять себя в грудь от отчаяния.
При виде всего этого Абул Гассан не только не успокоился, но пришел в еще более раздраженное состояние; он встал на обе ноги, схватил палку и, не помня себя от бешенства, закричал ей громовым голосом:
— Запрещаю тебе, о проклятая, продолжать называть меня Абул Гассаном! Я сам Гарун аль-Рашид, а если ты еще сомневаешься в этом, то я вобью тебе в голову эту уверенность палкой!
И старуха при этих словах хотя и задрожала от страха и волнения, но не забыла, что Абул Гассан ее сын, и, взглянув на него, как мать смотрит на свое дитя, кротко сказала:
— О сын мой, я не думаю, чтобы закон Аллаха и пророка Его изгладился из твоей памяти до такой степени, что ты мог забыть уважение, которым сын обязан матери, девять месяцев носившей его под сердцем своим, кормившей его грудью и нежно лелеявшей его! Лучше дай мне сказать тебе в последний раз, что ты напрасно допускаешь рассудок свой погружаться в эти странные грезы и присваиваешь себе высочайший титул, принадлежащий лишь одному господину, эмиру правоверных Гаруну аль-Рашиду. А главное, ты оказываешься неблагодарным по отношению к халифу как раз на другой день после того, как он осыпал нас своими благодеяниями. Знай, что главный казначей дворца приходил вчера в наш дом по приказанию самого эмира правоверных и передал мне по его приказу мешок с тысячей динаров золотом, да еще извинялся, что сумма невелика, и обещал, что это не последний дар его щедрости.
Когда Абул Гассан услышал эти слова матери своей, у него исчезли последние сомнения, которые еще могли оставаться у него относительно прежнего звания его, и он окончательно убедился, что всегда был халифом, так как он сам послал мешок с золотом матери Абул Гассана. Он посмотрел на бедную женщину грозным взором и закричал:
— Так ты полагаешь, о несчастная старуха, что не я послал тебе мешок с золотом и что не по моему приказу принес его тебе вчера мой главный казначей?! И посмеешь ли ты после этого называть меня своим сыном и уверять, что я Абул Гассан Беспутный?!
А так как мать затыкала себе уши, чтобы не слышать переворачивавших ей душу слов, Абул Гассан, взбесившись до последней крайности, не мог уже более сдерживать себя, бросился на нее с палкой и принялся осыпать ее ударами.
Тогда бедная мать не могла уже подавить боль и негодование, и она завыла, призывая на помощь соседей, и закричала:
— О, беда моя! Скорей сюда, мусульмане!
Абул Гассан же, которого эти крики приводили только в еще сильнейшее раздражение, продолжал осыпать ударами старуху, приговаривая от времени до времени:
— Эмир правоверных я или нет?
Мать же, несмотря на удары, отвечала:
— Ты сын мой! Ты Абул Гассан Беспутный!
Между тем соседи, сбежавшись на крик и на шум…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Ты сын мой! Ты Абул Гассан Беспутный!
Между тем соседи, сбежавшись на крик и на шум, проникли в комнату, стали между матерью и сыном, отняли палку из рук Абул Гассана и, возмущенные его поведением, схватили его. Они держали крепко и спрашивали:
— Не с ума ли ты сошел, Абул Гассан, что поднял руку на мать свою, бедную старуху? Или забыл ты предписание святой книги?
Но Абул Гассан со сверкавшими от бешенства глазами закричал им:
— Это что еще за Абул Гассан? Кого зовете вы этим именем?
Такой вопрос привел соседей в большое затруднение, но наконец они спросили у него:
— Как?! Да разве ты не Абул Гассан по прозванию Беспутный?! А эта добрая старуха разве не мать твоя, воспитавшая и вскормившая тебя?!
Он ответил:
— Ах вы, собачьи дети, ступайте прочь! Я ваш господин, халиф Гарун аль-Рашид, эмир правоверных!
Услышав такие слова Абул Гассана, соседи окончательно убедились в его безумии, и, боясь оставить на свободе человека, которого видели в таком бешенстве, они связали ему руки и ноги и послали одного из соседей за привратником дома умалишенных. И через час привратник в сопровождении двух дюжих сторожей явился с целым снаряжением ручных и ножных цепей и с хлыстом из воловьих жил. А так как при виде всего этого Абул Гассан изо всех сил пытался освободиться от веревок и осыпал бранью присутствующих, то привратник стегнул его два-три раза своим хлыстом из воловьих жил. Потом, не обращая внимания на его сопротивление и на титулы, которые он себе давал, они надели ему цепи и повели в больницу для умалишенных среди большого скопления прохожих, из которых одни наделяли его ударами кулаком, а другие толкали его ногами и называли сумасшедшим.