Это средство ты можешь употребить для себя одного! Абул Гассан, не волнуясь и не сердясь, сказал на это:
— Ах, дочь женщины, я знал, когда был холостяком, что нет ничего лучше одиночества! Слабость твоего суждения доказывает мне это лучше, чем когда-либо! Если бы вместо такого быстрого ответа ты потрудилась бы спросить у меня разъяснения, то до крайности обрадовалась бы смерти, которую я предложил и еще раз предлагаю тебе! Разве ты не понимаешь, что для того, чтобы иметь золото, которого хватило бы на весь остаток наших дней, нам стоит только умереть мнимою, а не настоящею смертью?
При этих словах Сахарный Тростник рассмеялась и спросила:
— А как же это сделать?
Он сказал:
— Слушай же! И не забудь ничего из того, что скажу тебе. Вот. Как только я умру или как только я притворюсь мертвым, так как я умру первым, ты возьмешь саван и завернешь меня. Затем ты поставишь меня посредине вот этой самой комнаты в предписанном для покойников положении, с тюрбаном на лице и с ногами, обращенными в сторону святой Каабы, в сторону Мекки. Потом ты начнешь издавать пронзительные крики, выть, проливать обычные и чрезвычайные слезы, раздирать на себе одежду и притворяться, что вырываешь у себя волосы. И когда ты приведешь себя в полный беспорядок, тогда, вся в слезах и с растрепанными волосами, иди к своей госпоже Сетт Зобейде и прерываемым рыданиями голосом расскажи ей в трогательных выражениях о моей смерти; и потом ты упадешь на пол, и останешься в таком положении целый час, и придешь в чувство после того, как тебя не преминут облить потоками розовой воды. И тогда увидишь ты, о Сахарный Тростник, каким путем войдет золото к нам в дом!
На это Сахарный Тростник ответила:
— Ну, на такую смерть можно согласиться. Я помогу тебе все это устроить, — а потом прибавила: — А я, когда и каким образом я должна умереть?
Он сказал:
— Начни с исполнения того, что я тебе сказал теперь. А затем нам поможет Аллах! — и прибавил: — Вот! Я умер! — И растянулся он посредине комнаты и притворился умершим.
Тогда Сахарный Тростник раздела его, завернула в саван, повернула его ногами по направлению к Мекке и положила тюрбан на лицо.
Потом она принялась исполнять все, что приказал Абул Гассан: кричала, выла диким голосом, плакала, заливаясь слезами, рвала на себе одежду, волосы и царапала щеки. И, приведя себя в полный беспорядок, с лицом желтым, как шафран, и с распущенными волосами, она отправилась к Сетт Зобейде, упала к ее ногам и так застонала, что могла растрогать каменную скалу.
При виде всего этого Сетт Зобейда, уже слышавшая из своих покоев пронзительные крики и погребальные завывания Сахарного Тростника, не усомнилась в том, что смерть похитила мужа у ее любимицы. Беспредельно огорчившись этим, она сама принялась ухаживать за ней, посадила ее к себе на колени и привела ее в чувство. Но Сахарный Тростник, вне себя от горя и заливаясь слезами, продолжала стонать, царапать себе лицо, дергать себя за волосы, вздыхать, рыдать и звать Абул Гассана. И наконец отрывистыми словами рассказала она, что муж ее умер ночью вследствие несварения желудка. И прибавила она, ударяя себя в грудь:
— Мне остается только и самой умереть. Но да продлит Аллах жизнь моей госпожи на весь срок, который мне предстояло прожить!
И еще раз упала к ногам Сетт Зобейды и лишилась чувств от горя.
Тогда все женщины стали стонать вокруг нее и оплакивать смерть Абул Гассана, который так развлекал их при жизни своими шутками и веселым нравом. И слезами, и вздохами своими выражали они свое участие Сахарному Тростнику, которая пришла в себя после того, как ее опрыскали розовой водой.
Что касается Сетт Зобейды, оплакивавшей вместе со своими прислужницами смерть Абул Гассана, то после всех обычных выражений соболезнования она велела позвать свою казначею и сказала ей:
— Ступай скорее, возьми из моих собственных денег десять тысяч золотых динаров и принеси их этой бедной, убитой горем женщине, чтобы она могла достойно похоронить мужа своего Абул Гассана!
И казначея поспешила исполнить приказание и велела нагрузить мешок с золотом на плечи одного из евнухов, который отнес его в покои Абул Гассана.
Затем Сетт Зобейда обняла свою служанку, сказала ей еще несколько ласковых слов, чтобы утешить ее, и проводила до дверей, говоря ей:
— Да утешит тебя Аллах, о Сахарный Тростник, да исцелит Он раны твои и продлит жизнь твою на все те годы, которые потерял покойный!
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила