— О Сахарный Тростник, Масрур идет прямо к нашему дому! Его посылают к нам, без сомнения, вследствие спора, возникшего по поводу нас с тобой между халифом и Сетт Зобейдой. Начнем с того, что будет прав халиф, а Сетт Зобейда ошибется. Ложись скорей и притворяйся опять покойницей!
И Сахарный Тростник сейчас же притворилась умершей; а Абул Гассан завернул ее в саван и положил, как и в первый раз, сам же сел около нее в распущенном тюрбане, с длинным лицом и платком, прижатым к глазам.
В эту самую минуту вошел Масрур. И, увидав Сахарный Тростник, завернутую в саван и лежащую посредине комнаты, и Абул Гассана, погруженного в глубокое отчаяние, он сам испытал некоторое волнение и сказал:
— Нет Бога, кроме Аллаха! Очень сожалею о тебе, о бедная Сахарный Тростник, сестра наша, о ты, некогда такая кроткая и милая! Как огорчает нас всех судьба твоя! И как краток был твой земной путь, как скоро отозвал тебя к Себе Тот, Кто создал тебя! Да смилуется и пожалеет тебя Раздаватель щедрот!
Затем он обнял Абул Гассана и, опечаленный, поспешил проститься с ним, чтобы отдать отчет халифу в том, что видел. И не сожалел о том, что может доказать Сетт Зобейде, до какой степени она была упряма и неправа, противореча халифу. Он вошел к Сетт Зобейде и, поцеловав землю, сказал:
— Да продлит Аллах жизнь госпожи нашей! Усопшая лежит посредине комнаты, и тело ее уже вздувается под саваном, и от нее уже идет дурной запах. А что касается бедного Абул Гассана, то он, вероятно, не переживет своей супруги.
При этих словах Масрура халиф выразил полное удовольствие; потом, обернувшись к мгновенно пожелтевшей Сетт Зобейде, он сказал ей:
— О дочь моего дяди, что же не зовешь ты писца, который должен записать на мое имя павильон с картинами?
Но Сетт Зобейда принялась бранить Масрура и с беспредельным негодованием сказала халифу:
— Как можешь ты доверять этому евнуху, лжецу и сыну лжеца? Не видела ли я собственными глазами, не видели ли все служанки мои час тому назад любимицу мою Сахарный Тростник всю в слезах, оплакивающую смерть Абул Гассана?
И, возбужденная собственными словами, она бросила туфлю в голову Масрура и закричала ему:
— Прочь отсюда, о собачий сын!
И Масрур, более самого халифа оцепеневший от удивления, не захотел усиливать раздражения госпожи своей и, перегнувшись пополам, поспешил убраться, мотая головой.
Тогда разгневанная Сетт Зобейда обратилась к халифу и сказала ему:
— О эмир правоверных, никогда не думала я, чтобы ты когда-нибудь мог сговориться с этим евнухом, чтобы причинить мне такое огорчение и заставить меня поверить тому, чего нет. Не могу более сомневаться в том, что этот доклад был заранее условлен с Масруром, чтобы огорчить меня. Как бы то ни было, чтобы доказать, что права именно я, хочу, в свою очередь, послать кого-нибудь, чтобы узнать, кто из нас проиграл. И если ты прав, то это будет значить, что и я потеряла голову и все мои служанки обезумели вместе со своею госпожой! Если же, напротив, права я, то желаю, кроме того, что выиграю по нашему условию, получить еще и голову этого дерзкого негра!
Зная, до какой степени раздражительна его супруга, халиф немедленно согласился на ее требование.
А Сетт Зобейда сейчас же велела позвать воспитавшую ее кормилицу, пользовавшуюся ее полным доверием, и сказала ей:
— О кормилица, иди сейчас же в дом Абул Гассана, сотоварища господина нашего халифа, и посмотри только, кто умер там: Абул Гассан или супруга его Сахарный Тростник. И возвращайся скорее, чтобы доложить мне, что видела и узнала!
Кормилица ответила, что слушает и повинуется, и, несмотря на свои старые ноги, скорыми шагами направилась к дому Абул Гассана.
Абул Гассан же, внимательно наблюдавший за всеми проходившими взад и вперед мимо его дома, еще издали заметил старую кормилицу, подходившую, с трудом передвигая ноги; и понял он причину ее появления и со смехом сказал супруге своей:
— О Сахарный Тростник, я умер!
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Я умер, о Сахарный Тростник!
А так как нельзя было терять времени, он завернулся в саван и растянулся на полу, обратив ноги в сторону Мекки. А Сахарный Тростник положила ему тюрбан на лицо; и, распустив волосы, она принялась бить себя по лицу и испускать погребальные вопли. Старая кормилица вошла и увидела то, что увидела.
И, сильно опечаленная, подошла она к рыдающей вдове и сказала ей:
— Да дарует тебе Аллах годы, утраченные покойником! Увы, дочь моя Сахарный Тростник, ты осталась одинокой вдовой во цвете лет! Что станет с тобой без Абул Гассана, о Сахарный Тростник?!