В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и со свойственной ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А я богатый купец, и ничто не покажется мне слишком обременительным с помощью Аллаха.
На эти слова переодетого купцом халифа Абул Гассан ответил без малейшего смущения или удивления:
— Клянусь Аллахом, о гость мой, я достаточно вознагражден удовольствием видеть тебя, и всякое другое благодеяние было бы излишним. Благодарю тебя за твое доброе желание, но так как у меня нет никаких желаний и никаких честолюбивых стремлений, то я и не знаю, чего просить. Я доволен своею участью и желаю только продолжать жить, как живу, не нуждаясь ни в ком.
Но халиф возразил:
— Именем Аллаха прошу тебя, о господин мой, не отвергай моего предложения, и пусть душа твоя выразит желание, чтобы я мог удовлетворить его! Иначе я уйду от тебя с огорченным и униженным сердцем. Благодеяние, принятое человеком, тяготит его сильнее, нежели даже сделанное ему зло, и благородный человек должен всегда платить за сделанное ему добро двойною платой. А потому говори и не бойся просить слишком много.
Тогда Абул Гассан, видя, что уже нельзя более отказываться, опустил голову и глубоко задумался; потом вдруг поднял голову и воскликнул:
— Хорошо, я придумал! Но без сомнения, желание мое безумно. И пожалуй, лучше не высказывать его, чтобы ты не получил обо мне дурного мнения на прощание.
Халиф сказал:
— Клянусь жизнью своей! Кто же может наперед сказать, безумна или разумна какая-нибудь мысль?! Я, конечно, только купец, но могу сделать больше, нежели можно ожидать от человека моего ремесла. Поспеши же ответом.
Абул Гассан ответил:
— Я скажу, о господин мой, но, клянусь достоинствами нашего пророка (мир и молитва над ним!), один только халиф мог бы исполнить мое желание! Или же я сам мог бы исполнить его, сделавшись хотя бы на один день халифом вместо господина нашего, эмира правоверных Гаруна аль-Рашида.
Тогда халиф спросил:
— Но, наконец, йа Абул Гассан, что бы ты сделал, если бы на один день превратился в халифа?
Абул Гассан ответил:
— А вот что, — и, помолчав немного, сказал: — Знай, о господин мой, что город Багдад разделен на участки, и во главе каждого земельного участка стоит шейх, именуемый шейх-аль-балад[7]. К несчастью для этого участка, в котором я живу, здешний шейх-аль-балад такой безобразный и гнусный человек, что, без сомнения, он родился от совокупления гиены и свиньи. Его приближение пагубно, ибо рот его — не обычный рот, а грязная задница, сравнимая с отхожим местом, рыбьи глаза его косят во все стороны и готовы вывалиться к его ногам; распухшие губы его имеют вид злокачественной язвы, а когда он говорит, то брызжет слюной; уши у него как у борова; обрюзглые и нарумяненные щеки его похожи на зад старой обезьяны; челюсти его беззубы, так много жевал он всякой мерзости; тело его поражено всякого рода болезнями от гнусных привычек, и весь он сгнил. Что же касается его зада, то его и вовсе нет, ранее он служил выгребной ямой для ослиного дерьма и служил золотарям, а потом сгнил, и теперь заменен пуховыми подушками, которые удерживают его кишки от выпадения.
И вот именно эта гадина с двумя другими, которых также опишу тебе, позволяет себе наполнять смутой весь участок. Нет мерзости, которую он бы не совершил, нет клеветы, которую он бы не распространил, а так как душа его переполнена всякими испражнениями, то его старческая злость обрушивается на честных, смирных и опрятных людей.
Он один не может заражать весь квартал, а потому имеет двух таких же гнусных, как и сам он, помощников. Первый из этих мерзавцев — раб с безволосым, как у евнухов, лицом, желтыми глазами и голосом таким же неприятным, как звук выходящего воздуха из зада осла. И этот раб, сын блудницы и пса, выдает себя за благородного араба, тогда как он просто руми[8] самого низкого и гнусного происхождения.
8