И вот когда я предстал между рук царственной девушки, она улыбнулась мне и пригласила сесть рядом с нею на ковер. И я, крайне смущенный и в полном замешательстве, сел возле нее из повиновения, и она сказала мне:
— О молодой человек, что можешь ты сказать обо мне и о красоте моей? И не думаешь ли ты, что я могла бы быть твоей женой?
И при этих словах я, удивленный до пределов удивления, отвечал ей:
— О госпожа моя, могу ли я осмелиться считать себя достойным такой милости?! Поистине, я не заслуживаю большего, как только быть твоим рабом или, еще того менее, распростертым между рук твоих!
Но она возразила:
— Нет, клянусь Аллахом, о молодой человек, мои слова не заключают в себе никакого обмана, и нет ничего уклончивого на моем языке, который совершенно искренен. Отвечай же и ты мне с той же искренностью и отгони от души своей всякий страх, потому что сердце мое до краев наполнено любовью к тебе!
При этих словах, о господин мой султан, я понял и не мог уже более сомневаться, что молодая девушка действительно хочет вступить со мной в брак, но я никак не мог догадаться, почему это она выбрала меня среди десятков тысяч других молодых людей и откуда она меня знает. И наконец я сказал себе: «О такой-то, неизвестное имеет уже то преимущество, что оно не стоит мучительных мыслей. Поэтому не старайся понять все это и предоставь наступающим событиям идти своим чередом».
И я отвечал:
— О госпожа моя, если ты говоришь мне это действительно не с целью посмешить на мой счет этих почтенных молодых девушек, следуй тогда поговорке: «Когда полоса покраснела, она готова для молота». Ибо я думаю, что сердце мое столь уже воспламенилось желанием, что пора осуществить наш союз. Но скажи мне, ради твоей жизни, что должен я принести тебе как приданое и выкуп?
И она отвечала, улыбаясь:
— Приданое и выкуп уже уплачены, и тебе нечего заботиться о них. — И она прибавила: — Так как это также и твое желание, я сейчас же пошлю разыскать кади и свидетелей, чтобы мы могли сочетаться без всяких проволочек.
И действительно, о господин мой, кади и свидетели не замедлили явиться. И они завязали узел по закону, и мы немедленно были обвенчаны.
И после этой церемонии все удалились. И я спросил себя: «О такой-то, бодрствуешь ты или грезишь?»
И она приказала прекрасным своим рабыням приготовить для меня хаммам и отвести меня туда. И молодые девушки ввели меня в залу для принятия ванн, благоухающую камерунским алоэ, и передали меня банщицам, которые раздели меня, растерли и посадили в ванну, которая сделала меня легче птицы. Потом они обрызгали меня превосходными духами, надели на меня богатое убранство и поднесли мне прохладительные напитки и всевозможных сортов шербеты. И после этого они увели меня из хаммама и провели в комнату новой жены моей, которая ожидала меня, украшенная единственно красотою своей.
И она тотчас же подошла ко мне и, обняв, со страстью набросилась на меня. И я, о господин мой, почувствовал, что у меня оживилось, что тебе известно, и я выполнил, что должно было выполнить, и я уничтожил, что было ранее не уничтожено, и стрелял в то, во что должно было выстреливать, и радовался до пределов возможности тому, что происходило, и я взял, что мог, и дал, что было необходимо, и я приподнимался и опускался, атаковал и отступал, погружался и всплывал, продвигался вперед, медлил и торопился, и начинал, о мой господин, снова и снова. И в тот вечер тот, кого называют бравым молодцом, бараном, спящим молотобойцем, концом, палкой дервиша, клювом птицы-носорога, железным инструментом, следопытом, открывашкой, неутомимым ныряльщиком, мечом воина, певчим соловьем, отцом с большим хозяйством, отцом с яйцами, парнем в тюрбане, лысым феллахом, отцом удовольствий, бравым петушком, отцовским наследием, спящим малышом и капризным ребенком, работал на славу. И я думаю, о мой султан, что в тот вечер каждое его прозвище сопровождалось должным объяснением, и каждое его достоинство — должным доказательством и демонстрацией. И так прошла вся ночь, и мы встали только для утренней молитвы.