И вот поскольку я был его единственным сыном, он нежно любил меня, и ни в чем не отказывал мне, и не жалел никаких издержек для моего воспитания. Впрочем, по милости Аллаха богатства его умножались год от года и вскоре сделались неисчислимы. И вот час судьбы его исполнился, и он умер — да осенит его Аллах милосердием Своим, и да примет его с миром, и да продлит днями, отнятыми у покойного, жизнь эмира правоверных!
Что же касается меня, то, сделавшись наследником бесчисленных владений отца моего, я продолжал ходить, как и при его жизни, на базар и заниматься торговыми делами. Впрочем, я нисколько не отказывал себе в меру есть, пить и веселиться с избранными мною друзьями. Поэтому счастье мое длилось без упрека и горечи, и я не желал ничего более, как только чтобы эта жизнь продолжалась до конца дней моих.
Ибо то, что люди называют самолюбием, и то, что тщеславные называют славой, и то, что бедные духом называют добрым именем, и почести, и шум — все это было для меня невыносимым. И я предпочитал всякому удовлетворению внешнему — спокойствие моего существования, и ложному величию — мое простое счастье, скрывающееся в среде приятных мне друзей.
Однако, о господин мой, в жизни, как бы проста и ясна она ни была, не избежать осложнений. И я должен был по примеру подобных мне вскоре испытать это. И осложнение вошло в мою жизнь под самым очаровательным видом. Ибо, клянусь Аллахом, есть ли на земле очарование, равное очарованию красоты, когда она выбирает для своего воплощения лицо и формы девушки в возрасте четырнадцати лет?! И может ли быть, о господин мой, девушка более обольстительная, чем та, которой не ожидаешь и которая, чтобы зажечь твое сердце, заимствует лицо четырнадцатилетней юницы?! Ибо под этим видом, а не под каким-либо иным предстала та, о эмир правоверных, которая должна была навсегда запечатлеть мой разум печатью своей власти.
И действительно, однажды я сидел перед своей лавкой и разговаривал о том о сем с моими друзьями, как вдруг увидел, что прямо ко мне приближается, улыбаясь и покачиваясь, молодая девушка с глазами вавилонянки, и она бросила на меня один взгляд, только один взгляд — и ничего более. И я, словно пронзенный острой стрелой, затрепетал душой и телом и почувствовал все свое существо в волнении, точно ко мне приближалось мое счастье. И молодая девушка через мгновение повернулась в мою сторону и сказала мне:
— Не здесь ли лавка, принадлежащая господину Абул Гассану Али ибн Ахмаду аль-Хорасани?
И она произнесла это, о господин мой, голосом, напоминающим журчание струи фонтана; и она стояла передо мной, стройная и гибкая в своей грации; и ее ротик отроковицы под кисейным покрывалом был точно пурпурный цветочный венчик, открывающий два влажных ряда градинок.
И я отвечал, поднимаясь в ее честь:
— Да, о госпожа моя, это лавка раба твоего.
И все мои друзья тоже поднялись и из скромности удалились.
Тогда девушка вошла в лавку, о эмир правоверных, приковав мой разум к своей красоте. И она уселась, точно царица, на диван и спросила меня:
— Где же он?
И я отвечал невпопад, настолько мой язык путался от волнения:
— Это я сам, йа ситти!
И она улыбнулась и сказала мне:
— Прикажи тогда своему приказчику, чтобы он отсчитал мне триста золотых динаров.
И я в ту же минуту повернулся к старшему приказчику, стоявшему за прилавком, и сделал распоряжение отвесить триста динаров и поднести их этой необыкновенной посетительнице. И она взяла мешок с золотом, который был подан ей моим приказчиком и, поднявшись, вышла, не произнеся ни слова благодарности и не сделав ни одного прощального жеста. И поистине, о эмир правоверных, мой разум не мог не последовать вслед за ней по стопам ее.
И вот когда она скрылась, мой приказчик почтительно сказал мне:
— О господин мой, на чье же имя должен я записать выданную сумму?
И я отвечал:
— Ах, если бы я знал о такой! И кроме того, как могут люди писать в своих торговых книгах имена гурий?! Если хочешь, напиши: «Выдана сумма в триста динаров сокрушительнице сердец».
Когда мой старший приказчик услышал эти слова, он сказал себе: «Ради Аллаха! Мой господин, обыкновенно столь осторожный, поступает так непоследовательно единственно с целью испытать мою находчивость и сообразительность. Поэтому я должен догнать незнакомку и спросить ее имя».
И, не посоветовавшись со мною, он, полный усердия, выскочил из лавки и побежал за молодой девушкой, которая скрылась из глаз. И по прошествии некоторого времени он вернулся в лавку; и он держал руку на левом глазу, и лицо его было орошено слезами. И с опущенной головой он пошел к своему обычному месту, вытирая слезы, бегущие из глаз.