И я спросил его:
— Что с тобою?
И он отвечал мне:
— Да удалится нечистый, о господин мой! Я думал сделать лучше, последовав за молодой особой, которая была здесь, и спросив у нее ее имя. Но как только она заметила, что за нею следуют, она неожиданно повернулась ко мне и нанесла мне в левый глаз удар кулаком и едва не разбила мне голову. И вот теперь у меня подбит глаз рукой, которая тяжелее молота. Вот и все. Хвала Аллаху, о господин мой, скрывшему столько силы в руке газели и придавшему столько проворства движениям ее!
И в течение всего этого дня мой ум был связан воспоминанием о ее убийственных глазах, и душа одновременно была истерзана и освежена появлением похитительницы моего разума.
И вот на следующее утро, в тот час, как я сходил с ума от любви, я увидел перед моей лавкой очаровательницу, которая, улыбаясь, смотрела на меня. И при виде ее у меня от радости чуть было не испарился и тот небольшой остаток разума, которым я еще обладал. И лишь только я открыл рот, чтобы приветствовать благодушный ее приход, она сказала мне:
— Не правда ли, йа Абул Гассан, что, думая обо мне, ты должен говорить в уме своем: «Какой подлой должна быть та, которая взяла то, что взяла, с тем только, чтобы удрать!»
Но я отвечал:
— Имя Аллаха над тобой и вокруг тебя, о владычица моя! Ты взяла только то, что принадлежит тебе, так как здесь все твоя собственность — и содержащее, и содержимое. Что же касается раба твоего, то со времени твоего появления его душа больше не принадлежит ему и может считаться одним из не имеющих цены предметов этой лавки.
И молодая девушка, услышав это, откинула с лица вуаль свою и наклонилась, точно роза на стебле лилии, и, смеясь, уселась, звеня браслетами и шурша шелковыми нарядами. И вместе с нею в лавку проникло бальзамическое благоухание всех садов земли.
Потом она сказала мне:
— Если это так, йа Абул Гассан, то отсчитай мне пятьсот динаров!
И я отвечал:
— Слушаю и повинуюсь!
И, приказав отвесить пятьсот динаров, я передал их ей. И она взяла их и вышла. И это все. И я, как и накануне, продолжал чувствовать себя пленником ее очарования и узником ее красоты. И, не зная, какое колдовство лишило меня разума и мыслей, я не мог решиться остановиться на чем-нибудь или сделать какое-нибудь усилие, чтобы извлечь себя из того состояния отупения, в которое я погрузился.
Но когда на следующий день я побледнел еще более, еще глубже погрузился в состояние бездействия, она опять появилась передо мной, со своими продолговатыми глазами, огненными и темными, и со своей обворожительной улыбкой. И на этот раз, не произнося ни слова, она положила палец на бархатный ящик, в котором находились бесценные драгоценности, и просто улыбнулась мне.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Не произнося ни слова, она положила палец на бархатный ящик, в котором находились бесценные драгоценности, и просто улыбнулась мне. И я в то же мгновение, о эмир правоверных, отцепил этот бархатный ящик, завернул его со всем содержимым и передал очаровательнице, которая взяла его и удалилась, не прибавив к этому ровно ничего.
И на этот раз, видя, как она удаляется, я был не в состоянии оставаться в неподвижности и, преодолев робость, происходившую от опасения подвергнуться поношению, подобному тому, какое постигло моего приказчика, поднялся и пошел по ее следам. И я прибыл таким образом, идя вслед за нею, на берег Тигра и увидел, что она села в маленькую лодку, которая на быстрых своих веслах подъехала к мраморному дворцу эмира правоверных аль-Мутаваккиля, твоего деда, о господин мой. И я при виде этого пришел в крайнее беспокойство и подумал в своей душе: «Теперь ты, йа Абул Гассан, вовлечен в рискованные предприятия и ввергнут в мельницу осложнений!» И я невольно вспомнил слова поэта:
И я оставался там долгое время в раздумье, глядя на воды реки, но не видя их; и вся моя жизнь, без счастья и такая сладостно однообразная в прошлом, проносилась перед моими глазами, точно барки, плывущие одна за другою по течению реки и ничем не отличающиеся одна от другой. И вдруг перед моими глазами вновь появилась барка, обтянутая пурпуром, в которой находилась молодая девушка; и теперь эта барка стояла у нижней ступени мраморной лестницы и была покинута гребцами. И я воскликнул: