И я отвечал, опуская глаза:
— Как бы я мог не быть влюбленным, увидев то, что я увидел?
И он спросил меня:
— Кто же причина твоих терзаний? Молодой олененок или газель?
Я отвечал:
— Газель.
И он сказал мне:
— В этом нет никакого затруднения. И я готов, о господин мой, служить тебе проводником, если ее жилище — этот дворец, потому что если это газель, то здесь находятся наиболее прекрасные разновидности этого рода.
И я сказал:
— Да, она живет здесь.
И он сказал:
— Каково же ее имя?
Я сказал:
— Это ведает один Аллах, да еще ты, может быть.
Он сказал:
— Тогда опиши мне ее.
И я описал ее как только умел, и он воскликнул:
— Э, ради Аллаха, да это госпожа наша Жемчужный Пучок, музыкантша эмира правоверных аль-Мутаваккиля Алаллаха! — И он прибавил: — Вот как раз ее маленький евнух, который идет в нашу сторону. И ты, о господин мой, не упускай случая подкупить его, чтобы он ввел тебя к своей госпоже Жемчужный Пучок.
И действительно, о эмир правоверных, я увидел, что к портному вошел совершенно еще молодой белый раб, прекрасный, как луна в месяце Рамадане. И, вежливо нам поклонившись, он сказал портному, показывая на маленькую парчовую куртку:
— Сколько стоит эта парчовая куртка, о шейх Али? Мне нужна именно такая, так как мне приходится теперь сопровождать мою госпожу Жемчужный Пучок, когда она выходит из дворца.
И я тотчас же взял эту куртку с того места, где она находилась, и передал ее ему, говоря:
— Она оплачена и принадлежит тебе.
И мальчик посмотрел на меня и слегка улыбнулся, совершенно как его госпожа, и сказал мне, беря меня за руку и отводя меня в сторону:
— Ты, без всякого сомнения, Абул Гассан Али ибн Ахмад аль-Хорасани.
И я, крайне удивленный при виде такой сообразительности почти ребенка и тем, что слышу свое имя, надел ему на палец дорогое кольцо, которое я снял со своего, и отвечал:
— Ты сказал верно, о прелестный отрок! Но кто открыл тебе мое имя?
И он сказал:
— Ради Аллаха, как мог я не узнать его, если моя госпожа столько раз в день произносит его, с тех пор как она влюбилась в Абул Гассана Али, великодушного господина?! Клянусь заслугами пророка, — милость и благословение над ним! — если ты так же влюблен в мою госпожу, как она в тебя, я вполне готов способствовать тебе добраться до нее.
Тогда я, о эмир правоверных, поклялся отроку самыми священными клятвами, что я без памяти влюблен в его госпожу и что я наверное умру, если тотчас же не увижу ее.
В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А я, о эмир правоверных, поклялся отроку самыми священными клятвами, что я без памяти влюблен в его госпожу и что я наверное умру, если тотчас же не увижу ее. И мальчик-евнух сказал мне:
— Если это так, о господин мой Абул Гассан, я совершенно к твоим услугам. И я немедленно помогу тебе устроить свидание с госпожой моей. — И он расстался со мной, говоря: — Я сейчас же вернусь.
И действительно, он не замедлил вернуться и застал меня еще у портного. И в руках у него был сверток, который он развернул, и он вынул оттуда куртку из льняной ткани, вышитую золотом, и кафтан, который был одним из кафтанов самого халифа, как я мог узнать это по отличительным его признакам и по имени, написанному на ткани золотыми буквами; и это было имя аль-Мутаваккиля Алаллаха.
И маленький евнух сказал мне:
— Я принес тебе, о господин мой Абул Гассан, платье, которое надевает халиф, когда он вечером приходит в гарем. — И он помог мне облачиться в него и сказал: — Когда ты придешь в длинную внутреннюю галерею, в которую выходят частные покои фавориток, не забудь, проходя по ней, вынимать по зернышку мускуса вот из этого флакона и класть его перед дверьми каждого покоя, потому что такова привычка халифа и он делает это каждый вечер, проходя по галерее гарема. И лишь только ты подойдешь к комнате, порог которой из голубого мрамора, ты, не стучась, откроешь ее и будешь в объятиях госпожи моей. — Потом он прибавил: — Что же касается твоего ухода оттуда после свидания, то тебе поможет Аллах!
И, дав мне эти наставления, он простился со мною и, пожелав мне успеха, удалился.
Тогда я, о господин мой, хотя совершенно не привык к похождениям подобного рода и хотя это было только началом новой жизни, нисколько не поколебался одеться в платье халифа и, точно я всю жизнь провел во дворце и родился в нем, смело пошел через дворы и колоннады и пришел в галерею покоев, предназначенных для гарема. И тотчас же я вынул из кармана флакон с зернами мускуса и по инструкции маленького евнуха не упускал, проходя перед дверьми каждой из фавориток, класть по зернышку мускуса на маленькие фарфоровые блюда, поставленные здесь с этой целью. И таким образом я пришел к двери, порог которой был из голубого мрамора. И только что я приготовился толкнуть ее, чтобы войти к столь желанной, поздравляя себя с тем, что я до сих пор не был еще узнан никем, как вдруг услышал большой шум и в тот же момент заметил свет множества светильников. И то был халиф аль-Мутаваккиль собственной особой, окруженный толпою придворных и обычною своею свитой. И, с бьющимся сердцем, я не мог ничего сделать, как возвратиться по следам своим. И при моем бегстве вдоль галереи я слышал голоса фавориток, которые восклицали, говоря: