она сказала:
Он тотчас же ввел в тронную залу иностранного шейха.
И в самом деле, вошедший человек был скорее тенью человека, чем живым существом среди других существ. И если бы можно было определить его возраст, то нужно было бы считать столетиями.
Вместо всякой одежды чудовищная борода прикрывала его величественную наготу, в то время как широкий пояс из гибкой кожи образовал гладкую полосу вокруг старой, затвердевшей кожи поясницы. И его можно было принять за одну из тех мумий, какие вырывают порою из гранитных гробниц египетские хлебопашцы, если бы на лице его, под страшными бровями, не горели два глаза, в которых ярко светилась душа.
И святой старец, не преклонившись перед султаном, сказал глухим голосом, в котором не было ничего земного:
— Мир с тобою, султан Махмуд! Я послан к тебе моими тремя братьями, сантонами[31] дальних стран. Я пришел, чтобы возвестить тебе милости Воздаятеля!
И, не делая никаких движений, он подошел к султану торжественной походкой и, взяв его за руку, заставил его подняться и последовать за собою к одному из окон тронной залы.
А в зале этой было четыре окна, и каждое из этих окон соответствовало известной астрономической линии.
И старый шейх сказал султану:
— Открой окно!
И султан повиновался, как ребенок, и открыл первое окно.
И старый шейх сказал ему только:
— Смотри!
И султан Махмуд посмотрел в окно и увидел огромное войско всадников, которые скакали во весь опор с обнаженными мечами с высот цитадели на горе Мокаттам[32]. И всадники первых рядов этого войска, прискакав к стенам дворца, соскочили с лошадей и стали взбираться на стены, испуская крики войны и смерти. И султан при виде этого понял, что его войска изменили ему и хотят низложить его. И, сильно изменившись в лице, он воскликнул:
— Нет Бога, кроме Аллаха! Вот час моего жребия!
Тогда шейх закрыл окно, но через мгновение снова открыл его.
И все войско исчезло. И одна только цитадель мирно возвышалась вдали, выделяясь своими минаретами на полдневном небе.
И шейх, не давая султану времени опомниться от глубокого волнения, подвел его ко второму окну, которое выходило на необъятный город, и сказал ему:
— Открой его и смотри!
И султан Махмуд открыл окно, и зрелище, которое представилось его глазам, заставило его отступить от ужаса. Четыреста минаретов, возвышавшихся над мечетями, купола мечетей, крыши дворцов и террасы, громоздившиеся одна над другой до самых пределов горизонта, — все это представляло дымящийся и пылающий костер, из которого с ужасающим воем вздымались в воздух черные туманы, затемнявшие глаз солнца. И дикий ветер кидал пламя и пепел к самому дворцу, который скоро очутился в море огня, и от этого моря отделяла его только живая сеть дворцовых садов. И султан, охваченный страшной печалью при виде гибели своего прекрасного города, опустил руки и воскликнул:
— Один Аллах велик! У каждой вещи своя судьба, как и у каждого создания! Завтра будет пустыня на пустыне среди безымянных равнин страны, которая была прекраснейшей из стран мира! Слава Единому Живущему!
И он стал оплакивать свой город и себя самого.
Шейх же поспешил закрыть окно, но через мгновение снова открыл его. И все следы пожара исчезли. И город Каир расстилался в своем нетронутом блеске, среди своих садов и пальм, в то время как четыреста голосов муэдзинов возвещали верующим час молитвы и сливались в одном возношении к Господину вселенной.
А шейх, отведя сейчас же султана от окна, подвел его к третьему окну, которое выходило на Нил, и велел ему открыть его. И султан Махмуд увидел выходящую из своих берегов реку, волны которой, нахлынув на город и быстро заливая даже самые возвышенные террасы, с яростью бились о стены дворца. И одна волна, сильнее предыдущих, одним ударом сломила на своем пути все препятствия и ворвалась в нижний этаж дворца. И здание, исчезая, как кусок сахара в воде, пошатнулось с одной стороны и готовилось уже рухнуть, когда шейх закрыл окно и потом опять открыл его. И чудная река по-прежнему величественно протекала мимо бесконечных полей медуницы, погрузившись в сон на ложе своем.
И шейх велел султану открыть четвертое окно, не давая ему времени прийти в себя от неожиданности. Это четвертое окно выходило на чудесную зеленеющую равнину, которая тянулась от ворот города, теряясь вдали, и была покрыта бегущими ручьями и счастливыми стадами, — это была одна из тех равнин, которые воспевались всеми поэтами со времен Умара[33], где кущи роз, василисника, нарциссов и жасмина чередуются с апельсинными рощами, где на деревьях живут горлицы и соловьи, замирающие в бесконечных песнях любви, где земля так же богата и нарядна, как в древних садах Ирама Многоколонного, и так же благоухает, как на лугах Эдема. И вот вместо лугов и фруктовых рощ султан Махмуд увидел одну ужасающую красную и белую пустыню, выжженную неумолимым солнцем, каменистую и поросшую тростником пустыню, которая служила убежищем для гиен и шакалов и местопребыванием змей и зловредных животных. И это мрачное видение не замедлило исчезнуть, подобно предыдущим, когда шейх своей рукою закрыл и снова открыл окно. И опять равнина была во всем своем великолепии и улыбалась небу всеми цветами своих садов.
31
32
Мокаттам (Мукаттам) — хребет холмов и пригород, расположенные на юго-востоке Каира, в Египте.
33
Очевидно, имеется в виду Умар ибн аль-Хаттаб (584/590-644) — второй праведный халиф, выдающийся государственный деятель, стоявший во главе Исламского государства после пророка Мухаммеда.