— Я позвал тебя, о представитель закона, для того чтобы ты вместе со своим товарищем изъяснил мне, каким образом удобнее всего отлить?
Нужно ли в самом деле, как это предписывает обряд, присесть на корточки, осторожно поднимая платье и оберегая его от возможных последствий? Или лучше поступать как неверующие, которые писают в вертикальном положении? Или мы должны мочиться на своих собратьев нагишом, как это сделали два потребители гашиша, с которыми я познакомился вчера вечером?
Услышав эти слова султана и зная, что султан имеет привычку гулять ночью переодетым, кади понял, что сам султан был свидетелем его вчерашних безумств, и он пришел в ужас при мысли, что оказал неуважение султану и визирю. И он упал на колени, восклицая:
— Аман! Аман![22] О повелитель мой, это гашиш внушал мне грубость и неуважение!
Но рыбак, который под влиянием ежедневного употребления гашиша продолжал находиться в состоянии одурения, сказал султану:
— Да и что ж такое? Если ты теперь в своем дворце, то и мы были вчера в нашем!
И султан, в высшей степени развеселившись манерами рыбака, сказал ему:
— О ты, очаровательнейший чудак моего царства, поскольку оказывается, что ты султан, а я также султан, то прошу тебя остаться отныне при мне во дворце моем! А так как ты знаешь немало историй, то надеюсь, что ты пожелаешь усладить слух наш одной из них.
И рыбак ответил:
— От чистого сердца и в знак должного почтения! Но право, не раньше, чем ты простишь моего визиря, который стоит коленопреклоненный пред тобою!
И султан поспешил приказать кади, чтобы он встал, и простил ему вчерашние безумства его, и велел ему возвратиться домой к исполнению своих обязанностей. И он удержал подле себя только рыбака, который, не медля более, рассказал ему историю одного кади.
ИСТОРИЯ ОТЦА ВЫСТРЕЛОВ
Рассказывают, что в городе Траблусе, в Сирии, во времена халифа Гаруна аль-Рашида жил некий кади, который исполнял возложенные на него обязанности с необыкновенной строгостью и суровостью. И суровость его была давно известна всему городу.
И вот этот злополучный кади имел у себя в услужении одну старую негритянку, кожа которой была груба и толста, как у нильского буйвола. И это была единственная женщина, которую он имел в своем гареме. Да лишит его Аллах милости своей! Ибо кади этот отличался такой необыкновенной скаредностью, которая могла быть сравнена только с суровостью его судебных приговоров. Аллах да проклянет его! И, несмотря на то что он был богат, он питался только черствым хлебом и луком, и вместе с тем он был полон тщеславия, и его скупость была постыдна, ибо он хотел всегда казаться щедрым и живущим в роскоши, тогда как жил он, собственно, с мелочной расчетливостью, достойной погонщика верблюдов, запасы которого приходят к концу. И чтобы придать своему дому вид роскоши, которой в нем не было и в помине, он имел привычку покрывать табуреты для трапез своих скатертью, украшенной золотой бахромой. И таким образом, когда кто-нибудь случайно заходил к нему по делу во время его трапезы, кади никогда не упускал случая позвать свою негритянку и сказать ей громким голосом: «Постели скатерть с золотой бахромой!»
И он полагал, что это заставит людей поверить, что стол его отличается пышностью и что блюда его по количеству и качеству соответствуют красоте украшенной золотой бахромой скатерти. Но никогда никто не удостаивался приглашения разделить с ним трапезу, поданную на роскошной скатерти; и настолько ни для кого не была тайной гнусная скупость этого кади, что когда кого-нибудь плохо угощали на каком-нибудь пиршестве, то всегда говорили: «Там подавали на скатерти такого-то кади».
И таким образом человек этот, которого Аллах наделил богатством и почестями, жил жизнью, какой не пожелала бы и бездомная собака. Да будет он навсегда стерт с лица земли!
Но вот однажды несколько человек, желавших смягчить его приговор, сказали ему:
— О господин наш кади, почему не выберешь ты себе супругу? Ведь старая негритянка, которую ты имеешь в доме своем, недостойна тебя!
И он ответил:
— Есть ли кто-нибудь среди вас, кто пожелал бы найти жену для меня?
И один из присутствующих ответил:
— О господин наш, я имею дочь-красавицу, и ты почтил бы раба твоего, если бы пожелал взять ее себе в жены.
22
На Востоке кричать «аман» означает просить пощады, защиты, помилования.