И кади принял это предложение; и поспешили отпраздновать свадьбу; и молодая девушка была в тот же вечер введена в дом супруга своего. И она чрезвычайно удивилась, когда увидела, что для нее не было приготовлено никакой трапезы и что об этом не было даже и речи, но так как она была скромна и очень осторожна, то не предъявила никаких требований и, желая сообразоваться с обычаями супруга своего, постаралась развлечься.
Что касается брачных свидетелей и приглашенных, то они ожидали, что в честь этого брака кади будет устроено празднество или, по крайней мере, закуска; но их надежды и ожидания были напрасны, часы протекали, а кади не делал никаких приглашений. И все гости удалились, проклиная этого скрягу.
Что же касается новобрачной, то после долгих страданий от такого сурового и продолжительного воздержания она наконец услышала, как супруг ее позвал негритянку с буйволовой кожей и приказал ей поставить табурет для трапезы, постелив скатерть с золотой бахромой и выбрав лучшие украшения. И тогда несчастная возымела надежду вознаградить себя наконец за тяжелый пост, на который перед тем была осуждена, жившая всегда в доме отца своего среди изобилия, роскоши и благосостояния. Но — увы! — что сталось с нею, когда вместо подноса с яствами негритянка принесла чашку, в которой лежали три кусочка черного хлеба и три луковицы?! И так как она не смела сделать ни одного движения и ничего не понимала, то кади с сокрушенным сердцем взял кусочек хлеба и луковицу, дал такую же часть негритянке и пригласил молодую супругу свою сделать честь пиршеству, сказав ей:
— Не бойся злоупотребить дарами Аллаха!
Сам же он при этом начал есть с поспешностью, которая показывала, как он наслаждался этой прекрасной пищей.
И негритянка тоже быстро съела луковицу, так как это была ее единственная трапеза в течение дня. И бедная обманутая молодая девушка хотела попробовать поступать, как они, но, привыкшая к самым тонким блюдам, она не могла проглотить ни кусочка. И она встала из-за стола голодная, проклиная в душе горькую судьбу свою. И три дня прошли таким образом, в том же воздержании, с тем же приглашением в час обеда, с теми же прекрасными украшениями на столе, с той же скатертью с золотой бахромой, с черным хлебом и несчастными луковицами. Но на четвертый день кади услышал ужасные крики…
В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А на четвертый день кади услышал ужасные крики, доносившиеся из гарема. И негритянка, воздевая руки к небу, пришла сообщить ему, что госпожа ее возмутилась против всех в доме и послала за отцом своим. И кади в бешенстве и с горящими глазами вошел к ней и накричал на нее, оскорбляя ее и обвиняя в том, что она предалась всяческому разврату, и, несмотря на ее сопротивление, обрезал ей волосы и прогнал ее от себя, сказав ей:
— Ты разведена троекратным разводом!
И он грубо выгнал ее из дому и запер за нею дверь. Да сразит его Аллах! Он заслуживает проклятия!
Но вот несколько дней спустя после его развода, благодаря тому что многие нуждались в нем, скаредный сын такого же скареда нашел другого обвиняемого, который предложил ему дочь свою в жены. И он вступил в брак с молодой девушкой, которая подверглась той же участи и которая, будучи не в состоянии терпеть более трех дней питания луком, возмутилась, и была также отвергнута. Но это не послужило уроком для других, ибо кади нашел еще несколько молодых девушек, которых выдали замуж за него, и вступал с ними в брак, чтобы каждую, в свою очередь, отвергнуть по прошествии одного или двух дней за возмущение против черного хлеба и луковиц.
Но когда разводы эти умножились до крайности, слух о скаредности кади дошел до ушей тех, которые ничего не знали о нем, и его поведение по отношению к своим женам стало предметом разговоров во всех гаремах. И свахи утратили к нему всякое доверие, и он потерял всякую возможность вступить в новый брак.
Но вот однажды, мучимый желаниями, ибо уже ни одна женщина не хотела знать его, кади, прогуливаясь за городом, увидел молодую женщину, приближавшуюся к нему на сером муле. И он был поражен ее осанкой и дорогими одеждами. Тогда, закрутив вверх усы свои, он приблизился к ней с изысканной учтивостью, отвесил ей глубокий поклон и после приветствий сказал ей:
— О благородная дама, откуда едешь ты?
Она же отвечала:
— С той дороги, которая осталась позади меня.